Амэмия (внезапно спокойно, с ледяной вежливостью):

– Ладно… Поздравляю, гений. Ты добился своего. – Он кивнул на плоское тело под брезентом, потом на призрака. – Теперь ты – часть тротуара. Навечно. И знаешь что? – Амэмия сделал паузу для драматизма. – Теперь ты будешь кайфовать по полной. Все виды трусиков увидишь. От бабушкиных панталон до кружевного белья. И синтетика, и хлопок, и стринги… Все! Целый день! Каждый день! Ветер, дождь, собаки… Ты – вечный свидетель моды и недержания грунта! Не расстраивайся. – Он похлопал по воздуху в районе плеча призрака, ощутив мерзкое покалывание. – Свои же плюсы. Тебе больше не нужно шевелиться. Просто лежи и… наслаждайся видом.

Розовый призрак замер. Его перламутровое свечение дрогнуло. На лице мелькнуло нечто похожее на запоздалое осознание. И… да, это была жадная искорка надежды.

Призрак (шепотом, с внезапным благоговением):

– Правда… правда все виды? И… стринги? Часто? А если дождь? Юбки короче будут?

Амэмия махнул рукой, разворачиваясь к оператору катка и паре полицейских, которые тупили у забора.

Амэмия (громко, объявляя на всю площадку):

– Все! Ясно как асфальтовый день. Закрываем дело! Трагическая случайность на почве идиотизма и эстетического вуайеризма. Пишите: «Не справился с управлением собственной похотью. Упал. Размазался. Стал искусством». Я поехал. Удачи тебе в твоих… начинаниях. – Он кивнул розовому призраку, который уже с жадностью уставился на воображаемую толпу девушек у входа в парк.

Амэмия шагнул прочь, не оглядываясь. За спиной он слышал довольное бормотание призрака: «Стринги… розовые… кружево… о да…» и хриплые вопросы оператора: «Мент, ты чего с воздухом разговаривал? Он там… с нами?»

ФИНАЛ ГЛАВЫ:

Амэмия втиснулся в кей кар. Только потянулся к ключам – на пассажирском сиденье материализовался Судзуки сан . Его полупрозрачное лицо было искажено священным гневом.

Судзуки сан (дрожа от возмущения):

– Амэмия сан! Вы видели ЭТОГО РОЗОВОГО ИДИОТА?! Он… он опозорил саму идею тротуара! Подглядывать! Это же нарушение общественной морали! Надо составить протокол о духовном растлении асфальта! И…

Амэмия не дал ему договорить. Он ткнул кнопку на консоли. Салон огласил новый хит Мари тян , написанный специально к случаю:

~А СУ ФА ЛЬТО ВЫЙ РА Й!~

~Ю БО ЧКИ ЛЕ ТЯ Т!~

~Я ТА КОЙ ПЛО СКИЙ!~

~ВИ ЖУ ВАШИ ТРУ СИ КИ!~ (Всё вижу у у!)

Громкость – на срыв динамиков. Хонда сэнсэй , внезапно появившийся в бардачке, завизжал:

Хонда сэнсэй:

– Кошмар! Эта песня оскверняет дух дорожного строительства! Требуется немедленный обряд очищения эфира! И отчет на рисовой…

Амэмия включил сирену и газ в пол. Кей кар рванул с места, сбивая воображаемую стопку розовых стрингов. Мари тян визжала в такт сирене. Судзуки сан орал про протоколы. Хонда сэнсэй пытался читать молитву. Амэмия отхлебнул последний глоток кофе. Вкус – смесь асфальта, пошлости и безнадеги.

Амэмия (про себя, глядя на розовый закат Адати):

– Шо: га най… Зато не гном. Пока не гном.

Он резко прибавил громкости Мари тян, заглушая все голоса мира живых, мертвых и духовно оскверненных. Машина неслась в сторону кобана, везя свой груз цинизма, абсурда и вечных розовых трусиков где то под колесами.

Кобан «Фурусато» погрузился в сон. Или в кому. Тишину нарушало только хриплое посапывание Амэмии , рухнувшего лицом вниз на кушетку цвета заплесневелой надежды. Тени под глазами слились в сплошные фиолетовые синяки. Пустая банка «Boss» качалась на полу, издавая жалобный стук. Даже Судзуки сан молчал, зачарованно наблюдая за пауком, плевущим паутину между табличкой «Закрыто на дезинфекцию» и портретом начальника Танаки. Хонда сэнсэй дремал, прислонившись к кондиционеру, который булькал, как умирающий водопровод.