Амэмия (сквозь зубы, как будто объяснял особо тупому ребенку):

– Ну, придурок? Рассказывай че случилось. Как умудрился? В ведре? Серьезно? Это же не ванна, не река, а ведро! Ты хоть понимаешь уровень идиотизма?

Призрак (голос дрожал, руки прикованы к паху, малиновое свечение лихорадочно мигало):

– Я… я переборщил… – выдавил он.

Амэмия раздраженно дернул кольцо новой банки «Boss». Шипение прозвучало как злобный смех судьбы.

Амэмия:

– С чем переборщил, дебил? С водой? С мыслями о смысле жизни? С просмотром тупых видео?!

Призрак (шепотом, почти плача, малиновый цвет достиг апогея):

– С… с фетишами… и травой… – Он кивнул на резиновую утку и пакетик. – Хотел… ну… эксперимент… духовный подъем… а потом… утка показалась такой… манящей… а вода… охладить хотел… Поскользнулся… И… – Он безнадежно махнул рукой в сторону ведра.

Амэмия медленно повернул голову к девушке свидетелю. Та все так же стояла у двери, тупо уставившись в стену, словно разглядывала там шедевр психоделического искусства. На ее лице – пустота и явные признаки тяжелого отходняка: расширенные зрачки, легкий тремор губ. «Боже, да она вообще в другом измерении» , – подумал Амэмия.

Он резко повернулся к ней, тыча пальцем сначала в малиново фиолетовое пятно стыда в углу:

Амэмия (обращаясь к девушке):

– Вот он! Бестолочь конченная!

Его палец, как дуло пистолета, перевелся на саму девушку, ее пустой взгляд и явную невменяемость:

Амэмия:

– А че, я сразу не понял? Да ты, баба, сама еще на отходняках! Вас тут двое идиотов! Он – с фетишем и травой, ты – в соплях! Идеальная пара для самоубийства от природной глупости!

Он махнул рукой, как будто отмахивался от роя психоделических мух, и громко, на весь прокуренный номер, объявил вердикт:

Амэмия:

– Закрывайте дело! У нас самоубийство! Классика! Утонул в ведре во время духовных практик с резиновой птицей! Все! Я поехал. Пишите в протокол: «Несовместимость с жизнью на фоне острого приступа идиотизма».

Не оглядываясь на малинового призрака, замершего с руками на паху, и девушку, продолжавшую медитировать на стену, Амэмия шагнул в вонючий коридор. Он уже чувствовал пульсирующую боль за правым глазом. Кофеина было мало. Слишком мало.

ФИНАЛ ГЛАВЫ:

Кей кар фыркнул ему в лицо выхлопом. Амэмия ввалился на сиденье, хлопнул дверью. Тянулся к ключам… и замер. На пассажирском сиденье уже сидел Судзуки сан , полупрозрачный и излучающий обиду.

Судзуки сан (нытливо):

– Амэмия сан! Вы были в «Луна парке»? Там… там в номере 203! Я видел! Они… они использовали СВЯЩЕННУЮ РЕЗИНОВУЮ УТКУ в НЕПОДОБНЫХ ЦЕЛЯХ! Это осквернение! Надо составить…

Амэмия даже не повернул головы. Он с силой ткнул кнопку на консоли. Салон огласил диско караоке версию гимна полиции Токио в пронзительном, фальшивом, но невероятно громком голосе Мари тян (юрэй провалившегося айдола, внезапно материализовавшейся на заднем сиденье):

~То КИ О кэй СА ЦУ ё о о!~

~Ма МО РУ ё и СА СА Ю РА А АЙ!~

~Ва ТА СИ та ТИ ва хи КА РИ!~ (Мы – свет!)

Громкость была на максимум. Салон вибрировал. Судзуки сан зажал уши (бесполезно, но по привычке). Мари тян энергично махала полупрозрачными руками в такт. Амэмия включил сирену на три секунды – чисто для драйва, чтобы перекрыть вопли Мари и нытье Судзуки. Кей кар с визгом вылетел со двора «Луна парка», увозя Рэйсукэ Амэмию в сторону следующей порции потустороннего идиотизма, резиновых уток и муниципального ада. Дождь конденсат заливал лобовое стекло. Боль за правым глазом пульсировала в такт J Pop гимну.

Амэмия (про себя, глотая последний глоток "Boss"):

– Шо: га най… Зато не велосипеды. Пока не велосипеды.