Стукнула входная дверь.
Тетка вернулась. Слава богу!
– Лизунь, я вам варенья принесла, клубничного, соседка дала. Вставайте, будем вместе вечерять…
Ночной визит
Жестокость, как всякое зло, не нуждается в мотивации: ей нужен лишь повод.
Джордж Элиот
После сибирской баньки у меня, то есть у Алекса (в миру московского художника Алексея Миронова), возникло состояние эйфории. Его дополняли сорокаградусный мороз, черное ночное небо, усыпанное золотым песком звезд, запах свежести, вкусный хруст снега под ногами и оглушительная тишина, наступающая в паузах между шагами. Такая тишина бывает в самолете, когда тот садится на местном аэродроме.
– Алекс, давай быстрей! Шашлык стынет!
Дверь сторожки распахнулась. В ярком свете темнела голова Бэзила (в миру московского художника Василия Ларина). А ночную тишину разорвал истошный вопль вокалиста «Цепеллинов» Роберта Планта.
Успокойся, детка!
Я хочу дать тебе свою любовь!
Хочешь много-много любви?
Хочешь?
Наверное, детка была глуховата, потому как мистеру Планту пришлось повторить фразу четырежды:
Хочешь много-много любви?
Хочешь много-много любви?
Хочешь много-много любви?
Хочешь много-много любви?
Гитарные риффы Джимми Пейджа вызвали приятную дрожь в спине. Картину психоделического мужского вожделения дополнила ритм-секция Джона Бонема.
– Да, – задумчиво сказал Бэзил, в недавнем прошлом младший сержант ракетных войск стратегического назначения, – посидишь два года без бабы, так и Дуня Кулакова за первый сорт покажется!
Бэзил раскладывал по тарелкам смачные куски прожаренной баранины, а я разливал по стаканам «Вазисубани». Водку старались не пить, чтобы не терять трудового настроя.
– А что, норму выполнили, можем и отдохнуть! – сказал я.
Нормой считался 10-, а то и 12-часовой рабочий день, введенный Бэзилом еще во времена службы в рядах Советской Армии и продолжившийся после дембеля в Сибири.
В соседней комнате, служившей нам художественной мастерской, вдоль стен стояли планшеты с наглядной агитацией: «Пятилетний план совхоза», «Ордена Славы ленинского комсомола», «Планы партии – планы народа!», «Портрет вождя мирового пролетариата в окружении школьников» и прочий джентльменский набор строителя коммунизма, позволявший безбедно существовать целой армии советских художников-оформителей. Правда, при одном маленьком условии: они не должны злоупотреблять алкоголем.
Боже, сколько ж гениев кануло в Лету! Гениев, недавно бивших себя в грудь и уверявших своих коллег, что они вот-вот покончат с «оформиловкой», сядут за мольберт и напишут такое… Ну, в общем, только Третьяковская галерея сможет оценить их талант!
От одного такого гения мы недавно с Бэзилом избавились. Пришлось изрядно понервничать: поездить по моргам, по больницам города Алейска. Наконец выяснилось, что Гаррик (в миру московский художник Игорь Смольянинов), познакомившись на автобусной остановке с прекрасной незнакомкой, лихо пьянствовал всё то время, пока мы его искали. Пропившись до последнего рубля, он сам объявился в наших пенатах.
Бэзил молча посчитал рабочие дни Гаррика, вычел недельный запой и вручил пришедшему в себя влюбленному внушительную пачку денег.
В Гаррике постоянно боролись два начала. Вылакав бутылку водки и немного поспав, он мог плавать на речке или делать физкультурную зарядку на берегу.
Слаб человек! И выпить хочется, и печень не разрушить…
Но если честно, то мы с Бэзилом испугались, понасмотревшись в больницах обмороженных мужиков с ампутированными конечностями рук и ног. Напившись, эти люди вышли на минутку из дома – к примеру, справить малую нужду. Метель, мутный рассудок и полная потеря ориентации сделали выпивох инвалидами на всю жизнь.