Шелестение остальных.
Целый мир – от его победных
До его никаких —
Умещается между бедных,
Беглых гласных имён Твоих.
Здесь безумие, и паденье,
И любовь моя, и вина —
Просто звуков сосредоточенье,
Неудавшаяся тишина.
Нам оставлено только зренье,
Жизни судорожная волна.
Что же я всё хочу услышать
Предназначенное не мне?
Мир таится полночной мышью,
И в мучительной тишине,
Как оборванная афиша,
Бьётся небо в моём окне.
Валерий Дашкевич
Валерий Геннадьевич Дашкевич родился в 1964 г. в Актюбинской области. Учился в Омском филиале АГИК. Работал журналистом, режиссёром на телевидении, в книжном издательстве. Участвовал в литературной жизни Омска, Барнаула, Тобольска. С 1993 г. жил в США, но связи с Россией не терял. Стихи и проза публиковались в журнале «Дружба народов», альманахах «Встречи» (США) и «Побережье» (США), в «Антологии русской поэзии Новой Англии» (США), в коллективных сборниках «Складчина» (Омск) и др. Автор трёх книг стихотворений: «Ангел сумерек», «Сизый ворох Сизифа», «Жить». Живёт и работает в Барнауле.
«Где родился – там не пригодился…»
Где родился – там не пригодился.
Дом растаял в пасмурной дали.
Помнишь, как безудержного Нильса
Гуси недолётные несли…
Как имён зачёркнуто немало
На полях истории простой…
Как меня чужбина обнимала
Холодом, презрением, пустотой.
Всех спасал, да сам не изменился —
Прижилось заклятие во мне.
И всё больше превращаюсь в Нильса,
Никому не видимый вовне.
Сгинул Мартин, канула империя…
Крысы атакуют небеса.
И в руке остались только перья —
Мне вовеки их не исписать.
«А накануне Третьей мировой…»
А накануне Третьей мировой
Ты занята вечерним макияжем,
А я в делах привычных – с головой.
Мы были здесь, нам это не впервой…
И час придёт. И мы привычно ляжем.
И простыни привычно изомнём.
Тела блаженно вымоем под душем…
Нам хорошо с тобою день за днём
Не вспоминать о прошлом и грядущем.
Чтоб кофе растекался по нутру
И в чистом доме зеркало лучилось.
И мусорщик приедет поутру
По расписанью – что бы ни случилось.
«В городе ветер. Птицы навылет…»
В городе ветер. Птицы навылет…
Мёрзнущий хочет не хочет, а выпьет —
Холодно жить.
Холод порвал струну на гитаре,
Холод сдавил водосточной гортани
Ржавую жесть…
И ты, спеша по краешку тепла,
На миг забудешь здешние дела.
И то, как ты тогда не умерла,
И то, как ты ждала меня три тысячи дней.
И кто я, чтобы лгать, что ты напрасно строга,
Что недолга зима, моргнёшь – и вся недолга…
Зима пройдёт, но вечные не сгинут снега.
Теплей уже вовек не станет – лишь холодней.
В городе ночью мысли – на вырост.
В баре напротив водка навынос —
Кто ж не возьмёт,
Если не греет, даже не светит.
Что ж ты, куда ты – слёзы на ветер,
Брови вразлёт…
Постой, взгляни на небо, не спеша,
Вздохни – и ты увидишь, как душа
Взлетит морозным облачком туда,
Где тлеет обманувшая звезда.
Где мы – юны, красивы и глупы —
Вдвоём на зов раздвоенной судьбы
Спешим… И нам вослед из темноты
Моргают разведённые мосты.
Спички сгорали, спицы сновали,
Мы не играли – мы убивали
Времечко влёт.
Бейся не бейся – стрелка не дрогнет.
Бойся не бойся – время не тронет.
Время небольно, тихо догонит,
Нежно убьёт.
«В городе N беспамятно вьётся багровый плющ…»
В городе N беспамятно вьётся багровый плющ.
Ищет на ощупь прошлое, а на пути – стена.
Так на коленях пьяница шарит упавший ключ…
Сколько б ни длились поиски – плоскость всегда одна.
В городе N безвыходно станешь самим собой.
Я с фонарём и с компасом в нём потеряться смог.
Здесь по пустынным улицам дождь моросит слепой,
И утопают в зелени стены его домов.
Плющ не сдаётся, тянется мокрою пятернёй…
Он архаичен в нынешнем, как в алфавите – ять.
Часто стою и думаю, взгляд подперев стеной: