Шестого дня влюбился поутру.
Блистал пред ней умом, глаза мозолил…
Гадалка мне сказала, что умру.
Жена зашила дырку на камзоле.
Святая кротость, бедная моя,
Тебе со мной час от часу не легче.
Я б изменился так, чтоб я – не я,
Но от себя живых, увы, не лечат.
Одна лишь смерть… Но только не весной,
Когда бурлит шампанское сирени
И ангел мой в юдоли неземной,
Закрыв глаза, играет на свирели.
Пусть я умру в каком-то ноябре,
Помянутый насмешками и бранью —
Как будто я весенней гулкой ранью
Не пролетал на пушечном ядре…
Натешатся, ославят за глаза,
Для сплетен не отыскивая повод.
И только ты… Ты будешь знать и помнить.
Но ничего не сможешь рассказать.
«Как сошёл на землю, разом всё позабыл…»
Как сошёл на землю, разом всё позабыл.
Стал подрядчик в порту, а болтают – был моряком…
У его Ассоли в глазах звёздная пыль.
У портовых шлюх на сосцах – ром с молоком.
У него в подвздошье с утра длинная боль,
И зимою белая даль из его окна.
И потёртую жёлтую карту его Ассоль
Достает вечерами, сжигая свечу одна.
Он морочит девицам голову, их отцов
Обдирает ночами в покер, впадая в раж…
У червовых дам на губах порт не обсох,
Но у их королей в головах – лишь звонкая блажь.
Он секстаном колет орехи, а свой журнал
Судовой превратил в оружие против мух.
И когда не зол, величает Ассоль – Жена!
И Ассоль, улыбаясь, ему отвечает – Муж…
Он живёт свою жизнь, будто выиграл ночью две.
И чего ж его ждать – ведь не Нельсон, не Ушаков…
Но рассвет не наступит, покуда не скрипнет дверь.
И Ассоль не уснёт, не услышав его шагов.
«У ангела огни на…»
У ангела огни на
изношенных крылах
У ангела ангина,
и он не при делах.
Карниз полночной крыши,
цемент да кирпичи…
Сидит, со свистом дышит.
Молчит.
Иные верят Ванге,
другие – никому.
А мне мой честный ангел
молчит в ночную тьму
О всех прогнозах свыше —
чего не миновать.
И не нужны на крыше
слова.
Главой увяз во мраке,
стопой колышет мрак…
К чему слова и враки —
понятно всё и так…
Из мрака мы взрастали,
чтоб вновь в него врасти…
Что между – лишь детали
пути.
Мы ангелу сродни, за
одним, пожалуй, «но»…
Мы все шагнём с карниза,
когда нам суждено.
Стряхнём ненужной пылью
багаж минувших лет…
Но у него есть крылья
и свет.
Ода вымыслу
О вымысел… Обманчиво тонка,
В любой тени таится паутина.
Вот в кружевах надменная рука
Плывёт, как шах под сенью палантина.
Но страшно прерывается строка
Сонета – хищной кляксой паука.
Пока интригой тешится толпа
(Ей всё одно – галёрка иль галера…).
Заметь, как предсказуема тропа
Поэта с появленьем Кавалера.
Затмив былую славу бакенбард,
Гарцует к Натали кавалергард.
О, как мы непростительно глупы,
Когда, своим целуя музам ручки,
Не зрим, как подступают из толпы
На выстрел к нам красивые поручики…
Как царственным движением руки
Поэтских дам уводят мясники.
Мне выкрикнут и ложа, и партер
Про душу в клетке тягостного быта,
К тому ж – недоказуем адюльтер…
Но разрешите (ибо прав Вольтер)
Мне прошептать – всё это было, было…
Скрипит перо, и с новою женой
Случается блондин очередной.
Мне возразят матёрые козлы
И жёны их – матёрые овечки,
Покуда спят на бархате стволы
И, чёрен ликом, едет к Чёрной речке
Поэт. Туда, где, выкушав шартрез,
На птичках репетирует Дантес.
Я всё себе подробно объясню,
Я разложу все выводы по полкам,
И всякого ничтожную вину
Я вычислю. Не веря кривотолкам,
Истрачу век, пытаясь разглядеть
Отметки на невидимом безмене,
Чтоб доказать рассудку, что нигде
И никогда, подвластная звезде,
Расклад судьбы измена не изменит.
И лишь с одним смириться не могу,
За всех и вся фатальностью слепою
Увидев сквозь вселенскую пургу,
Как Пушкин умирает на снегу,
Над вымыслом облившийся слезою…