в Сибирь, за Обь, в неведомые дали.

И возмущённый тем старик Вербицкий

есть отказался – в камере милиции.

В голодомор! Охрана его пайку

с неделю, видно, жрала без утайки.

И потому – без пищи и леченья —

он попросту угас от истощенья.

***

Вот только было совершенно ясно,

что вспоминать про дело то опасно,

толкуя панибратски с посторонним.

Григорий и смолчал. Пока патроны,

снаряды, мины выгружали, соткой

он фронтовой ожёг гортань. Да сводку

успел узнать от Совинформбюро,

и требовалось прочь катить. Парок

шёл изо рта – морозило под вечер,

смеркалось по-январски скоротечно.

Но тут уже знакомый старшина

предложил взять и раненых. Страна,

мол, не забудет. Да и то сказать,

не воздух же теперь везти назад.

Пока их помещали на подводу —

троих тяжёлых – дядя мимоходом,

раз трогать ещё было не пора,

окликнул непоседу… Гончара.

Олесем, оказалось, того звали.

Представился полтавским. Две медали

имел, как и наш Гриша: две «Отваги».

Про первую шутил сам, шо за фляги.

За термосы с горячим: «Борщ чи щи…» —

что на горбу геройски притащил

он по-пластунски под обстрелом в роту:

«Да трохи огурцов для миномётов».

– Ну всё – кати. Даст бог, ще перетнуться

дорижки наши. Як казав Конфуций.

В ночи – проидешь. Да гляди – воронки.

Хоч кони бачат теж, колы без гонки.

– Прощай и ты, Олесь.

***

Всю эту встречу

я, каюсь, выдумал, хоть быть могла, конечно.

Не верю, что не виделись ни разу

Гончар и Середа. В одних приказах

фамилии стоят их по-соседски.

За сутки дядя мой четыре ездки

осилил – это тонна и с лихвой,

да десять раненых привёз с передовой.

А будущий писатель многокнижный

спустя два дня свершил всё то же трижды.

Их подвиги, как будто, в полушаге.

И оба вновь представлены к «Отваге» —

по три медали стало. Ну и к марту

за героизм при обороне Барта

за Гронский пятачок, за берег правый

солдатскую награду – орден Славы

начальной, третьей степени пока

оформил им уж новый комполка,

сменивший прежнего, погибшего отважно

тогда же в страшной схватке рукопашной.

Семнадцатого февраля, в субботу,

отборные дивизии пехоты

и танковые группы «Фельдхернхалле»

ударом мощным вдруг атаковали

плацдарм советский в час перед рассветом.

Германцы план назвали «Южным ветром».

Но «ветер» чуть не сдулся: среди грязи

и техника, и гренадёры вязли.

Погода поработала отрадно.

Оттаявшие водные преграды

не позволяли миновать их наспех.

А главное, опять стояли насмерть

бойцы и офицеры, ад изведав

за восемьдесят суток до Победы.

***

События пошли круговоротом:

то «тигры» в лоб, то авианалёты.

Шесть раз в окоп, где дрался дядя Гриша,

фашисты норовили влезть – не вышло.

Гранатой, пулей, кулаком, прикладом

винтовочным – он свой рубеж, как надо,

оборонял. И ни единый гад

не смог пройти. Одиннадцать солдат

убил двадцатилетний Середа,

два дня не отступая никуда.

Гончар про ту же бойню на реке

рассказывал подробней в «Дневнике».

Писал, что разбудила канонада.

Потом по дому жахнуло снарядом.

Не завалило – цел и жив с утра.

«Открыл глаза: светло. В стене – дыра».

На огневую поскакал попозже,

но вышло, что пешком: убило лошадь.

Узнал на батарее: спозаранку

по балке к ним прорвалась группа танков

и стала с ходу блиндажи утюжить.

Подбили пару. А десант их тут же

закидан был гранатами. Суббота

кроваво стартовала, и без счёта

рыча валили «тигры» – в ряд не в ряд.

Как оказалось, было шестьдесят

на левом фланге. Только штук пятнадцать

смогли поджечь. Хоть если разобраться,

так это вполне сносный результат.

Страшнее то, что отступить назад

пришлось, траншеи первые оставив.

Не знал пока Гончар про орден Славы,

которым обернётся данный бой.

Но нам приказ известен наградной.

***

Добравшись до позиций сквозь обстрел,

Олесь телегу с минами сумел