У Алисы аж сердце ушло в пятки.

– С-сухари раскладываю.

– По одному! – рявкнул кок. – Расщшшедрилась она.

Алиса быстро поправилась и разложила положенное количество сухарей рядом с каждой кружкой. Он это серьезно? Это завтрак? Трындец, конечно. Сам-то поди, вчерашнюю кашу доест и не подавится. А капитан тоже это ест? Вот она романтика золотого века пиратства.

Уинстон таращился из-под мохнатых бровей, уперев руки в боки, точнее одну руку, обрубок у него висел вдоль тела.

На подносе еще осталось несколько сухарей.

– Тут еще сухари остались, может?..

– Я сказал, по одному!

Алиса пожала плечами. Как скажете, камбузный жеребец. Вслух она, конечно, этого не произнесла, но про себя улыбнулась.

И снова топот. Распахнулась дверь, и в камбуз ввалилось несколько человек. Они выглядели бодрыми, хоть и встали раньше – некоторых из них она видела на палубе пару минут назад. Вахтенные?

Те приветливо закивали головами и перебросились короткими фразами с Уинстоном. Тот послал их к черту и скрылся за перегородкой. Алиса поплелась за ним – а что еще делать-то?

Кок вытащил грязный мешок из тумбочки, пошарил в нем рукой, сплюнул и сказал через плечо:

– Принеси ешшше чшечшевицы.

Алиса не сразу сообразила, что он просит ее.

– Эмм, откуда?

– Ну не знаю, у Господа Бога попроси, например, – выпрямился во весь рост амбал. – Тебя же Робин водил по кораблю, вот и спроси у него, где хранятся продукты.

Алиса сначала дернулась в сторону выхода, потом замешкалась:

– А чего это мне просить какого-то Робина, когда вы на кухне главный? Покажите дорогу, просветите неумеху.

Уинстон оскалился, затем сплюнул, вытер грязную руку о такой же грязный фартук (он его вообще снимает?) и повел девушку за собой. Уловка подействовала, стоило было сказать волшебное слово «главный» в противовес «какому-то Робину».

Они миновали пару помещений и оказались в чуть более освещенном трюме. Здесь стояли бочки со склизкой поверхностью, бликующей на свету. Несколько ящиков и около дюжины мешков. Одни были пусты лишь наполовину, другие больше походили на смятые грязные тряпки.

Под ногами что-то хрустнуло. Оказалось, это большой черный жук. Гадость какая! Алиса присмотрелась и обнаружила, что многие мешки подъедены, ящики погрызаны. Только бочки целы, но мерзкая слизь выглядела отталкивающе.

– Вон тот, – указал кок обрубком на грязно-коричневый мешок в правом углу. Как назло именно сюда свет почти и не попадал. Алиса осторожно приблизилась к мешку, ожидая, что какая-нибудь живность так и выскочит на нее. Открыла мешок (он еще, блин, и не завязан) и ахнула!

Червяков и жуков там было больше, чем самой чечевицы.

– Это что такое? – не удержалась Алиса.

– Заткнись и набирай, – Уинстон бросил ей мешок поменьше.

– Ты спятил? Да здесь сикарашек больше, чем крупы! Это же какие убытки!

– Заткнись, я сказал! – зыркнул кок.

Алиса огляделась и открыла другой мешок – та же история. Жуки, червяки – вместо крупы. Мешок поменьше почему-то оказался твердым. Пришлось снова ахнуть и даже выругаться шахтерским матом. Это была мука, свалявшаяся грязными комками из-за влажности.

В низком ящике оказались полугнилые, полуизжеванные яблоки. Аромат, конечно, был, но скорее сидра, чем спелых садовых плодов. Алиса всплеснула руками и еще громче выругалась. Это же надо быть такой свиньей! Паек значит – сухари и вонючие супы, а здесь столько продуктов пропадает!

Кок навис над девушкой, готовый раздавить ее, но Алиса не поддалась на угрозы. Она продолжала ругаться и размахивать руками, причитая «разве так можно?» и «какого черта, Уинстон?».

– Ты ведь прекрасно знаешь, что хранить продукты так нельзя!