« Да–да, до свидания» —отец попрощался, и с громким хлопком положил телефон на стол. Послышались тяжелые шаги, и такое же тяжелое, медленное дыхание. Отец как обычно ходил по кухне кругами, иногда из стороны в стророну.

Это был огромного роста, но очень сутулый, почти сгорбленный мужчина на вид лет пятидесяти, совсем уже лысый, но с очень густой, почти полностью седой бородой, подстриженной чуть более чем на 2 пальца, в некоторых местах заметны были рыжие волоски. Он не казался толстым, но как будто очень широким, сильным —с очень широкими плечами, ширину которых не могла скрыть даже сутулость, широкими бедрами и толстыми мускулистыми ногами, напоминающими 2 белые колонны, будто когда-то он занимался силовым спортом. Вперед сильно выпирал белый как бумага живот. Почти всегда по дому он ходил голым, только в трусах, а часто и вовсе без них. Его лицо, не будь на нем какого-то странного выражения не то испуга, не то обиды, наверное было бы красивым, похожим чем-то на образ древних королей или магов из древних саг: с высоким лбом и большим прямым носом, оно подошло бы для того, чтобы изобразить викинга, плывущего на драккаре в неизведанные просторы. Так казалось Алине.

В ванне послышался звук выключателя, а затем громкое недовольное сопение.

–Кто это сделал? – голос эхом разнесся по квартире.

Быстрыми тяжелыми шагами  отец вбежал в комнату и резким движением руки развернул стул вместе с сидящей на нем Алиной.

–Это ты бросила салфетку? – он как-то то ли прохрипел, то ли сдавленным шепотом прокричал эти слова, наклоняясь к самому ее лицу.

От напряжения лоб весь покраснел и покрылся вздувшимися венами. В глазах заметен был знакомый, будто глубоко въевшийся испуг, и в голосе слышались еще характерные плачущие нотки, но сейчас все это перекрывала казалось очень неподдельная, искренняя, непримиримая ярость. Он был похож на затравленного зверя, загнанного в ловушку, будто Алина – охотник.

Алина молчала. Плотно сжав губы, она смотрела пустым взглядом сквозь отца куда-то в стену.Она знала – сейчас не надо ничего отвечать.

– Кто бросил салфетку в ванну? Это ты бросила? – переспросил отец еще раз, уже менее напряженно, чуть отходя назад.

– Нет, это не я… , это наверное мать, она утром мыла линзы – Алина сказала это полушепотом, едва шевеля губами, выражение ее лица казалось сейчас безжизненно равнодушным. Матери ничего не грозило, и Алина могла позволить эти слова.

–Вот как ? Понятно. – Уже почти спокойно проговорил отец. Еще несколько секунд он молча смотрел на Алину с каким-то укором, а может обидой, будто ожидая, что она скажет чего-нибудь еще. Алина все так же, пустым, ничего не выражающим взглядом изучала стену, лишь по чуть сжатым губам и дрожащим уголкам глаз можно было догадаться, что она волнуется. Отец резко развернулся и медленными тяжелыми шагами, переваливаясь слегка из стороны в сторону, пошел к выходу из комнаты.

Алина знала уже, что когда отец злится – не надо отвечать, не надо двигаться и показывать эмоции, особенно недовольство – он обязательно придерется к чему-нибудь, и тогда может произойти что-то очень плохое… Но почему-то именно сейчас, именно сегодня, ей очень захотелось сказать то, что давно уже она обдумала и давно сформулировала в голове. Она боялась, но в этот раз злоба от собственного бессилия будто победила все остальное, и она вспомнила того спрута, что сидел в голове…

Эй?! Зачем ты делаешь это? – дрожащим голосом, но громко, с какой-то отчаянной уверенностью спросила Алина.

– Это я бросила салфетку в ванную! Что теперь?!

– Чего? – отец спросил нарочито ласково, как-то по театральному развернувшись, он скорчил такую же театральную, намеренно переигранную гримасу удивления, широко открыв рот и выпучив глаза.