Мороз мгновенно обхватил тонкую фигурку и принялся нещадно колоть острыми иголочками, а снег принялся превращать её в сугроб. Даша только успевала перебирать ногами по глубоким заносам, чтобы добраться до своей машины. Там, открыв багажник, вытащила небольшую прямоугольную сумку и поскорее обратно, в тепло, пока не начала стучать зубами от холода. К счастью, успела.

Вернулась, ворвавшись в помещение вместе с облаком холодного воздуха, отряхнулась, снова села за столик. Сумку поставила рядом на сиденье. «Хороший мой, прости меня, дуру», – прошептала, ласково погладив черную ткань.

– Что у тебя там? Зверёк какой? – участливо спросил священник.

– Фотоаппарат, – с гордостью ответила Даша. – Мой любимчик, Canon 5D. И ещё объективы, вспышка, аккумуляторы, зарядное устройство, несколько флэшек. Всё, как полагается. Мой сокровище. Едва не забыла там, представляете? Мозга нет, считай калека.

– Забавная ты, – усмехнулся в бороду отец Серафим. – Я уж подумал, кошка или собака. Хотя будь они там, то на таком морозе всё, почитай отдали Богу душу.

– Разве у животных она есть?

– А как же, – уверенно сказал священник. – Она у всего, что рождается, растет и умирает, есть. Только эти создания говорить не могу на человечьем языке. Потому чаще всего об их уходе и не знает никто. Вот был у меня кот. Барсик. Большой, сибирский, красавец. Так когда старый стал, пропал. Уж искал я его, да толку? А лет через пару полез на чердак, а там он. Лежит, в клубочек свернулся. Вот, понимаешь, ушёл. Чтобы не расстраивать никого. Так ты чего приехала-то в наше захолустье?

– У вас тут живет человек один. Очень интересный. Из Москвы приехал…

– Эй, милая, как насчет выпить с нами? – раздался грубый хмельной голос. Даша посмотрела в сторону – позади священника возвышался здоровенный, метра под два ростом дальнобойщик. Небритый, мятое лицо, а глаза похотливые и злые. – Скучно, поди, с этим старым хреном, а мы – все как есть молодые, – он повернулся к своим, те заржали застоявшимися в стойле конями.

Даша не нашлась, что ответить. Всегда робела перед такими людьми. Как человек искусства, обходила их стороной. А если хотела сфотографировать, то использовала длиннофокусные объективы. Там мощное увеличение, можно не приближаться. Так даже сделала свой цикл «Бомжи всея Москвы», который одно время заслужил немало хороших отзывов. От обычных людей. А уж чиновники и прочие чистоплюи его критиковали, конечно. Мол, опозорила столицу, как не стыдно!

– Мил человек, дай нам отдохнуть с дороги в тишине и покое, пожалуйста, – сказал отец Серафим, не оборачиваясь.

– А ты кто такой, чтоб мне указывать? – распространяя вокруг себя запахи перегара, пота и машинного масла, нагло спросил дальнобой. – Ты ей кто? Дедушка Мороз? Она твоя Снегурочка, что ли?

– Нет, мы вместе путешествуем.

– Слыхали, мужики? – опять вопрос к остальным. – Кто девушку катает, тот её и танцует!

Снова заливистое пьяное ржание. Даша перевела взгляд на отца Серафима. Его лицо было совершенно спокойным. На владелицу Марину. Та ухмылялась половинкой пухлого рта. Ей, кажется, происходящее представлялось забавным.

– Ладно, вставай давай, нам скучно без женского общества, – потребовал мужчина.

– Сын мой, прошу тебя Христом Богом, окстись, – сказал священник, разворачиваясь.

– Какой я тебе сын, хрен моржовый, – насупился дальнобой. И, увидев крест и сутану, воскликнул. – О, мужики, зацените! Это ж поп!

Те уставились с интересом.

– Ты чего тут забыл, преподобный? – издевательски спросил мужчина.

– Меня так называть нельзя, – ответил отец Серафим. – Преподобный – это монах или монашествующее лицо, достигшее святости. Образец для подражания своей братии. А я – иеромонах, скромный служитель Господа.