– Хвала, Пиррон! – завопили все подбегая и затирая картавого мудреца. – Где пьедестал?

– Меня слушайте, – встрял сердитый мудрец. – Всё, конечно, материя. Но мне кажется, всё из атомов. Земля видом, как бубен, круг солнца всех далее, лунный круг самый ближний, прочие между ними, к тому же земля наклоняется к югу; солнце, вдобавок, воспламеняется и от звёзд, а другие светила горят от движения, обо что-то там трутся, как ось в колесе…

– А давно ты слез с неба, Левкипп, что всё знаешь? – спросил Диоген, наблюдая из бочки.

Мужи зашлись хохотом.

Вика взглянула на них скосоротившись и обернулась опять к Безымянному.

– Не послушали умного человека, вновь начинают свою болтовню, а как ловко возили песок. Вот-вот выстроили бы хорошую жизнь!

Безымянный смолчал и направился вглубь пустыни. Вика с Перекати-Полем двинулись следом. Пятки у безымянного были светлые, жёсткие, волосы же не длинные и не короткие, как у Сенеки. Шаг у него получался широкий. Чтоб не отстать, Вика часто бежала и падала спотыкаясь. Воздух разогревался, делался нестерпим. Наконец, обессилев, Вика рухнула в раскалённый песок и заныла:

– Я не могу поспеть! – А когда безымянный приблизился, то добавила: – Я хочу есть. – И подумала, что в родном краю взрослый давно бы её накормил и понёс на руках, как боец раненного товарища. Мстительно она выговорила: – Все философы спорят, а до людей им нет дела!

Перекати-Поле фыркнул не вмешиваясь.

– А кому дело есть? – подавая ей руку, спросил безымянный.

– У нас, например, Ленин был, и он думал про всех.

– Ну, и что?

– Он сказал, как нам жить, и у нас и прекрасно живут, и друг другу всегда помогают.

– Ты тоже знаешь, как жить?

– Знаю тоже.

– Тогда тебе незачем голова, без неё будет легче. Пусть знающая голова пребывает сама по себе. Можешь снять её.

– Что вы сказали? Она ж не снимается, – млела Вика, схватившись за голову, каковая снялась моментально и шлёпнулась раздражённо в песок.

Безымянный тянул безголовую теперь Вику за руку, они шли; голова с изумлённым Перекати-Полем медленно перекатывались за ними. Двигаться стало легче, Вика чувствовала, что ей легко, замурлыкала даже песенку, а в огромном оазисе с финиковыми пальмами даже распрыгалась, словно как антилопа, но голова вдруг захныкала, объявив, что голодная. В поселении из песчаных домов безымянный спросил у какого-то старого жителя подаяния, пожелав прежде мира и счастья.

– Мира и счастья тебе тоже, путник, – старик отвечал. – Что за беда побуждает тебя странствовать?

– Я учу вечной жизни, поэтому и хожу, чтоб учить многих.

Вика без головы была рядом и, странным образом, слышала всей своей кожей, а голова её с травяным шаром шептались в сторонке.

– Доля твоя не простая, – старик рассуждал. – Что, однако, ты скажешь тому, кто устал жить и не имеет надежд на жизнь вечную? Сын мой погиб на войне, дочки ищут красивой судьбы в городе, а самому мне недуги уже не дают обрабатывать землю. Если не выплачу я налогов, буду бездомный, как ты, и ненужный. Что с меня взять, неучёного и бессильного человека, отжившего свой век. А учиться жить вечно во мне недостало бы сил. Неужели я пропаду, не наученный вечной жизни? Ответь.

Безымянный ему поклонился. – Тебя, стойкий дух, и не нужно учить. Ты заслужил её, вечную жизнь, и идёшь к свету. Исполнится, как обещано, и, когда ты начнёшь умирать, знай, что только рождаешься в вечность. Тебе она будет лёгкой. И мне стало легче, когда я увидел того, с кем я встречусь в краю, где не всякий окажется. Я пойду. Мир тебе.

– Погоди. – Старик скрылся и вынес лепёшку. – Возьми на дорогу. И заходи, если рок приведёт тебя сюда снова.