Он не верит в любовь. Возможно, никогда не верил.

Он больше не кажется мне только зверем. Я смотрю на него и вижу нечто большее, чем просто грубую силу, ярость и безжалостность. Это пугает сильнее, чем звериный оскал, сильнее, чем его руки, вжимавшие меня в пол. Потому что монстр не может быть таким. Монстр не сидит, привалившись к прутьям клетки, не молчит так тяжело, не смотрит на меня с той болью, от которой внутри что-то сворачивается в узел.

Я не должна этого видеть. Не должна замечать. Мне должно быть всё равно, каким он был до. Что он чувствует сейчас. Это неважно. Он уже оставил на мне свой след, выжег его прямо под кожу, врезал в сознание, и никакие слова не изменят того, что произошло.

Но всё же…

Я не отвожу глаз. И он тоже.


Никаких масок, никакой лжи. Только темнота между нами, глухая, как колодец, и эта тишина, тяжёлая, давящая, вытягивающая из лёгких воздух.

Разве монстр может быть таким?

Он медленно выдыхает, опускает голову, словно слишком устал, словно несёт на себе что-то, что с каждым днём становится только тяжелее. Я смотрю на него и не понимаю, что мне с этим делать.

– Я не знаю, что будет дальше, – шепчу я, и голос мой ломкий, едва слышный, почти чужой.

Он медлит. Или, может, просто переваривает мои слова, пропускает их через себя, прежде чем ответить.

– Я тоже.

И это звучит так… по-настоящему.

Без угроз, без приказов, без звериной злости. Просто правда.

И это страшит меня больше всего.

Рустам резко поворачивает голову к стене, замирает, и в этот момент что-то меняется в воздухе. Напряжение простреливает пространство, оно физически ощутимо – как натянутая струна, как дыхание перед выстрелом. Его тело напрягается, мышцы застывают под кожей, а светло-зелёные глаза вспыхивают опасностью. Он слышит что-то. Что-то, чего пока не слышу я.

Мгновение – и теперь слышу и я.

Приглушённые голоса за дверью. Тяжёлые шаги. Металл скребётся о металл, кто-то роняет что-то на пол, и звук отдается гулким эхом. Я задерживаю дыхание, замерев, потому что понимаю: это они.

Охотники.

– Доза слишком слабая. Надо увеличить, чтобы ускорить процесс.

Голос глухой, безразличный, как у врача, который говорит о подопытном животном. Не обо мне. Не о человеке. Просто об объекте.

Холод пробегает по коже, волнами прокатывается по телу, вжимает в пол, в стену, в саму клетку. Как будто я и есть этот объект. Как будто я уже не принадлежу себе.

Я медленно поднимаю взгляд и вижу его.

Рустам не двигается. Не говорит. Просто смотрит перед собой, но в его глазах уже нет той странной, тихой усталости, которая была минуту назад. В них – только бездонная, нечеловеческая тьма.

Он понял. Он всё понял.

Я сжимаю пальцы в пледе, который он дал мне, сжимаю так сильно, что костяшки белеют.

Они не оставят меня.

Они не оставят нас.

Глава 6


Рустам не подаёт вида, но я чувствую, как внутри него что-то кипит, как он сдерживает ярость, которую нельзя скрыть. Я вижу, как он сжимает кулаки, как его пальцы, обтянутые кожей, белеют от напряжения. Он ходит по клетке, как зверь в клетке, его шаги громкие, тяжёлые, как удары молота по металлу. Он не говорит ни слова, но я знаю, что он думает, знаю, что это ненависть, это ярость, что он понимает – нас не оставят. Охотники не отстанут. Они не отпустят его, не отпустят меня. Они увеличат дозу препарата, и это значит – он снова не сможет контролировать себя, снова окажется в этом аду, где нет выбора, где нет спасения. И я вместе с ним. Я это чувствую. Его тёмные глаза, полные ненависти и борьбы, говорят мне об этом. Он знает, что с ним будет. Я понимаю, что он это чувствует, но он не хочет показывать мне, что он не может ничего изменить.