Я резко встряхиваю головой, спешно продолжаю:

– Она меня любила. Я точно знаю. Хоть и не показывала этого. Она была строгой, резкой, порой суровой. Я могла бегать босиком по мокрой траве, могла просыпаться от стука дождя по крыше, могла слушать её голос, когда она говорила, что судьба – это дорога, а не приговор.

В груди что-то сжимается. Я говорю, но голос звучит как чужой. Словно это не я, а кто-то другой рассказывает свою историю. Историю той девочки, которая жила в старом доме, вдыхала запах сушёных трав, думала, что у неё впереди целая жизнь.

Я сжимаюсь, опускаю глаза.

– А потом она умерла. В одно утро. Я пришла в её комнату, а она просто… лежала. Тёплая, но уже не здесь.

Я сглатываю, быстро моргаю, отгоняя этот образ. Я не хочу вспоминать. Я не хочу чувствовать.

– Я переехала в город, поступила в университет, жила в общаге. Училась на филолога. Хотела стать переводчиком. Читать книги на языке оригинала, путешествовать. Я всегда мечтала увидеть что-то большее, чем деревню. Мне казалось, что я умру, если останусь там.

Я усмехаюсь, но в этой усмешке нет ни капли радости.

– Иронично, да? Я мечтала о другом мире, и теперь я здесь. В клетке. С тобой.

Я поднимаю глаза.

– А ты? – слова вырываются прежде, чем я успеваю подумать, прежде, чем осознаю, что спрашивать его – опасно.

Он поднимает голову. Смотрит. Долго, пристально, так, словно не ожидал, что я вообще осмелюсь задать этот вопрос. В его взгляде что-то меняется – не ярость, не холод, но и не смирение. Я чувствую, как что-то невидимое шевелится в воздухе между нами, как будто моя фраза вытянула из него что-то глубоко спрятанное.

– Я Рустам, – говорит он, и имя падает в тишину клетки, как тяжёлый камень.

Я знаю, кто он. Знала с того самого момента, как меня сюда затащили. Но слышать его голос, глухой, хриплый, сказать это самому – другое. Я молчу, жду, и он продолжает.

– Оборотень, – спокойно, без вызова, без злобы. Просто факт. Как если бы он сказал, что он человек, хотя я давно уже понимаю: он не человек.

– Сколько тебе лет? – спрашиваю я, потому что эта мысль внезапно пронзает сознание.

– Достаточно, – он усмехается, но в этом смехе нет ни радости, ни веселья. – Намного больше, чем ты думаешь.

Меня пробирает холод.

– Ты бессмертный?

Он медлит, но потом кивает.

– Почти.

В этой клетке, в этом гниющем аду, с его голосом, разбивающим тишину, с его глазами, смотрящими на меня так, словно я – одна из загадок, которые он не хочет разгадывать, мне становится страшно иначе. Не так, как прежде, когда он давил своим телом, когда рычал у моего горла, когда казалось, что этот зверь разорвёт меня, и на этом всё кончится. Нет. Этот страх глубже. Этот страх, потому что он неизвестность.

– Я Альфа. Вожак стаи. Больше тебе знать не нужно, – голос снова низкий, спокойный, но внутри него всё равно что-то рвётся, я слышу это.

Я слышу, что он не хочет говорить больше.

Но я не могу остановиться.

– Ты женат, – не спрашиваю, утверждаю.

Он снова смотрит, но теперь в этом взгляде нет ни капли интереса. Только усталость.

– Да.

Я отворачиваюсь, сжимаю руки в кулак, потому что мне не нужно это знать, я не хочу это знать, но я уже спросила, уже услышала, и теперь эта мысль давит на меня своим весом.

– Ты её любишь? – голос звучит слишком резко, слишком громко.

Он улыбается. Это даже не улыбка – оскал. В его глазах вспыхивает что-то тёмное, циничное, и мне вдруг хочется взять свои слова обратно.

– Любовь – это для тех, кто может себе её позволить.

Я слышу эту фразу, и внутри что-то сжимается, как будто кто-то невидимый запустил пальцы в мою грудную клетку и сжал сердце.