«Все же лучше умереть от преступления другого (человека), чем от собственного страха»

(Руф Квинт Курций. История Александра Македонского)

После битвы при Гранике Александр с легкостью овладел многими азиатскими городами.

Среди прочих власть македонского царя признал Эфес. Царь лично прибыл в город и позаботился о его государственном устройстве. Александр предстает перед нами, как справедливый реформатор, принесший в Азию свободу: он «вернул изгнанников, которых удалили из города за расположение к нему, уничтожил олигархию и восстановил демократию…»

Народ Эфеса, избавившись от страха перед олигархами, бросился убивать прежних властителей. Несколько человек вытащили из святилища и побили камнями. «Что касается остальных, то Александр запретил их разыскивать и наказывать: он понимал, что народ, если ему позволить, убьет вместе с виновными и невинных ― одних по злобе, других грабежа ради. И если Александр заслуживает доброй славы, то, между прочим, конечно, и за свое тогдашнее поведение в Эфесе», ― делает вывод Арриан.

Однако великий поход продолжался, и вместе с ним менялся Александр. Явление обычное; как заметил китайский философ Конфуций, все люди меняются в процессе жизни ― только самый великий мудрец и последний глупец никогда не меняются. Вот только изменения не всегда носят положительный характер, и очень скоро Александр будет всеми силами стараться походить на человека, против которого яростно боролся он сам, кого мечтал победить и уничтожить его отец ― Филипп.

После Граника Александр еще мог реально оценивать свои силы и возможности, несмотря на то, что имел своей целью весь мир. Парменион предлагал ему вступить в битву с персидским флотом и даже сам выразил желание взойти на корабль и принять участие в сражении. И хотя знамения свыше предрекали морскую победу македонянам, Александр не принял совет Пармениона. «Бессмысленно маленькому флоту вступать в сражение с гораздо большим, и его неопытным морякам идти на искусившихся в морском деле киприотов и финикийцев. Он не желает, чтобы отвага и опытность македонцев оказались ни к чему в этой неверной стихии и перед лицом варваров», ― объясняет Арриан решение Александра.

Решение вроде бы разумное, если учесть, что Александр обладал непобедимой на суше македонской фалангой. Впрочем, скоро будет вызывать удивление и оно: почему Александр мог вступить в битву и отказался от нее? Очень скоро он перестанет рассуждать о целесообразности той или иной битвы, штурма какого‑то города, случайно оказавшегося на пути…

Пока еще Александр не утратил способности мыслить разумно и даже «решил распустить свой флот: у него на ту пору не хватало денег, и он видел, что его флоту не сладить с персидским, а рисковать хотя бы одной частью своего войска он не хотел» (Арриан). Между тем, когда прочтешь дальнейшую историю похода Александра напрашивается другое объяснение: Александр не мог одновременно побеждать на суше и на море, а он хотел быть первым везде; морская победа Пармениона не была бы победой Александра. И очень удивительно, что состарившийся в битвах Парменион, считавшийся лучшим полководцем Филиппа, мог предложить морскую битву, если бы она была бессмысленной и заведомо проигрышной.

Александр пытается быть великодушным в отношении побежденных врагов. Так, македоняне взяли штурмом город Милет, отказавшийся им подчиниться. Часть защитников города бросилась в море и на перевернутых щитах доплыла до небольшого островка. «Александр, завладев городом, сам пошел к острову, где сидели беглецы; он распорядился поставить на носу каждой триеры лестницы, чтобы взобраться с кораблей, как на стену, на отвесные берега острова. Когда он увидел на острове людей, готовых стоять насмерть, его охватила жалость к этим людям, обнаружившим такое благородство и верность. Он предложил им мир на условии, что они пойдут к нему на службу. Были это наемники‑эллины, числом до 300. Милетян же, которые уцелели, он отпустил и даровал им свободу» (Арриан).