Положение Александра казалось безнадежным и все врачи считали, что он не выживет. Вопреки самым неутешительным прогнозам к Александру вернулось сознание, но двигаться он не мог. Тем временем опасность подкралась с другой стороны: огромнейшее войско Дария находилось в пятидневном переходе от Киликии.

Врачи, наконец, взялись вернуть царю здоровье, но ни один не вызвался поставить Александра но ноги в пятидневный срок. Это совершенно не устраивало больного, и, «созвав своих друзей и врачей, он сказал:

«Мое положение не допускает медленно действующих средств и осторожных врачей: для меня лучше сразу умереть, нежели поправиться слишком поздно. Поэтому если у врачей есть возможность и уменье, то пусть они знают, что мне нужно средство не для спасения жизни, а для продолжения войны».

Это пылкое безрассудство царя внушило всем большое беспокойство. И каждый в отдельности начал уговаривать его не увеличивать опасности поспешностью, но подчиниться воле врачей. У войска, мол, есть основания опасаться неиспытанных лекарств, ибо враг может даже среди его близких подкупить кого‑нибудь, чтобы погубить его. Действительно, Дарий объявил, что всякому, кто умертвит Александра, он даст тысячу талантов. Поэтому полагали, что никто не осмелится применить лекарство, которое может показаться подозрительным из‑за своей новизны» (Курций).

И все же нашелся врач, взявшийся в кратчайший срок вылечить Александра, ― звали его Филипп.

Лечение уже началось, когда Александр получил весть от Пармениона с предупреждением не доверять свое здоровье Филиппу. Военачальник сообщал, что этого врача подкупил Дарий тысячей талантов и обещанием выдать за него свою сестру.

Письмо встревожило Александра, но, по словам Курция, он недолго взвешивал в уме страх и надежду: «Решиться ли мне принять лекарство? Ведь если в него положен яд, то окажется, что я заслужил случившееся. Заподозрить ли преданность врача? Допустить ли, чтобы я был убит в своей палатке? Все же лучше умереть от преступления другого, чем от собственного страха».

Александр привык к постоянной опасности, и очень скоро рисковать жизнью ― станет его любимым занятием. Он бесстрашно принял чашу с лекарством из рук Филиппа и осушил ее до дна; затем дал врачу письмо Пармениона и наблюдал за его реакцией. Гораздо логичнее сделать это до приема лекарства, но таков Александр ― он и врага побеждал вопреки всякому здравому смыслу. И как ни странно, именно череда безрассудных поступков Александра, по воле случая, имевших счастливый конец, заставила поверить окружающих в его сверхъестественные силы. «Все были убеждены, что он ничего не предпринимает без помощи богов, ― такой вывод делает древний историк, ― ибо если кому‑либо постоянно сопутствует счастье, то даже безрассудство ведет его к славе».

Собственно, если сомневаться в полезности лекарства, то польза от него будет минимальной, и напротив, если внушить себе, что обычный продукт является ядом ― можно умереть, испытав все действия смертоносного напитка.

«Филипп, прочитав письмо, ― рассказывает Курций Руф, ― выказал больше негодования, чем страха, и, бросив перед постелью письмо и плащ, сказал: «О царь, мое дыхание всегда зависело от тебя, но теперь я убедился, что оно выходит из твоих свято почитаемых уст. Обвинение в убийстве, направленное против меня, будет опровергнуто твоим выздоровлением, спасенный мною, ты дашь мне жизнь. Прошу и заклинаю тебя, отбрось всякий страх, позволь лекарству проникнуть в твои вены, облегчи на некоторое время душу, которую твои друзья, несомненно, преданные, но слишком осторожные, смущают неуместной заботливостью».