недописанную раму,
где некто курит в трубке раздумчиво
свой нос и лицезреет ключ разгадки
сквозь скважину вселенского замка,
который не достать из-за – ни
хоботом ума, ни удочкой желанья,
ни верою в пустые небеса.
Сын человеческий с зелёным
яблоком лица, его проедет
паровоз, плывущий из камина
за облака невидящего взгляда,
где пялит мёртвая луна
свой бывший глаз на африканистый
Париж в немых химерах бытия,
где мы, на руинах обратных миров,
внимаем варианту грусти
восьмого антидекабря.
2016
«К чему ты снишься мне под утро…»
К чему ты снишься мне под утро,
не снишься въяве мне к чему,
когда струятся вогнутые тени
по ускользающей меже?
К чему глаза твои обратны
и неразборчивы уста,
когда безветрие так внятно
ваяет стёртую зарю?
Очнётся память на обрыве
безгласной пропасти высот,
где всякий взлёт необратимо,
как дым, срывается к тебе,
и побредёт, кляня и каясь,
краями цепкой лебеды.
К чему ты снишься мне под утро
в мирах, где время ни к чему,
и улыбаешься чему-то,
перебирая с негой меты,
дыша прерывно за спиной?
2017
Февральское посвящение
Жизнь – это только в рани стогласной,
когда всё бессмертно и все навсегда,
потом только кажимость, только терпенье,
чтобы помедлить и чтоб дотянуть – до чего,
и козе понятно, но коза тут совсем ни при чём.
Вот уже ни души ни в желанной дали́ и ни
рядом, сердце бьётся о рёбра вприпрыжку и,
наверное, всё-таки зря. Перед носом в бассейне
упрямо маячит серая пятка смертоносной карги.
Мы дотянем до сорванной ручки, мы ворвёмся
в чужие снега, обломив непослушные крылья,
надрываясь в пустых небесах. В этой школе
мы все недоучки. Ты, я знаю, меня вспоминаешь
там, где не было в жизни меня. Растёт трава,
спадают лица над свитком попранных времён,
давно смеются надо всем, о чём мы плакали
так сладко, и в этом мире совершенном мы
совершенно ни к чему. Это голая правда,
мой брат сердобольный, аж
до первого ветра весны.
2017
Благость
Благость незнания, радость разлуки,
солнце кромешного тла упования,
младость старения, нега борений,
пена безводных зыбей поминания,
небо терпения, прорва парений,
и за плечом наречённых возвратов
блоковских лётов радость-страданье,
розовый крест голубого розария,
сладость бескрылого сна прозябаний,
сорванный тын соловьиного сада,
где пасутся в тени иножители,
где обретаются недоземляне.
2017
«Мы получим нежданные письма…»
Мы получим нежданные письма
о приезде родных и любимых,
только всё это грянет без нас
и без них – в убывающем мире,
где гуляют в сандальях святые
по прогалинам росных лугов,
только вовсе не завтра, а ныне,
вот на этом диване, отплывшем
в лебединое озеро снов. Мы
поверим, что всё-таки были и
смотрели немое кино золотой
нескончаемой были или небыли,
всё равно, растворяясь над
Сеной весенней в хороводе
невольно живых.
2017
Над малым инзером
Кровохлёбка розоцветная и окопник-живокост,
кремоватый лабазник, придорожная пижма и
Шурале единорожье над зелёным межлиственным
взглядом, за коим спеет кроткое хотенье —
защекотать до смерти.
Кто не был никогда у Ямантау, тот не слетал с обрыва
Караташ за своевольем жеребячьим, чтоб посрамить
наринувших волков.
Урала гордого слоистые отвесы и резцы Орлиных скал
на сером дне отливших океанов, где хвойных снов
заманчивая мга и мхов седое оторочье, где ты
с Айгулью, ты с Айгиром окаменеешь безоглядно
немой волной оплаканной любви.
Айгир (Башкирия). 2017
«Не грусти, что нам не двадцать в акватории любви…»
Александру Мельнику
Не грусти, что нам не двадцать в акватории любви,
что не к нам скользит сей парус по целующей волне,
не тужи, что ветры никнут, провисают небеса над
курчавыми садами безвозвратной стороны, не грусти,
что никого, не пеняй, что ничего в переулках отрешенья,