Итак, мы бесцельно болтались по микрорайону так долго, что в магнитофоне Лешего сели батарейки. Я предложила вынести гитару и пойти на хаус. У нас, как и в каждом старом микрорайоне Душанбе, был хаус – небольшой бассейн, где в жару месила мутную коричневую воду малышня. А мы, великовозрастные отроки, собирались неподалёку за столом под чинарой. Рубились в карты, нарды или лото на двухкопеечные монеты, играли в ножички, пели под гитару. Сейчас, в марте, хаус стоял без воды, и стол оказался не занят – местный клуб аксакалов соберётся ближе к вечеру забить козла в домино и обсудить новости из вечёрки.
– Ребята, а может отметим траур? – спросила Королева Марго и стрельнула глазами в сторону Игоря..
– Траур не праздник, его не отмечают. – возразил Леший.
– Траур не праздник, траур – повод! – обрадованно подхватил Игорёк. – Я сейчас. – Он легко и как-то нарочито упруго зашагал в сторону магазина. Перед Королевой выделывается, подумала я.
Майкл забренькал на гитаре, все уселись прямо на стол, уперев ноги в скамейки. Сзади меня сел Леший, мы привалились друг к другу спинами, устраиваясь поудобнее. Муха с Ниссо сидели рядышком с торца стола, тихо переговаривались, наклонясь близко друг к другу. Остальные молчали, потому что уже наболтались обо всем на свете за этот длинный бестолковый день.
Королева сидела рядом на углу стола вполоборота и смотрела вслед Игорю, так что я могла спокойно её разглядывать. Кожаная черная курточка, короткая леопардовая юбка, модные колготки сеточки, туфли на платформе. Предмет моей зависти – стрижка «итальянка»: сверху шапка из завитых каштановых волос, а на затылке из под них длинные прямые пряди ниже плеч. Моя мама ни в какую не разрешала стричься, так что единственная доступная мне модная прическа была «конский хвост».
Вернулся Игорь. Он принёс бутылку портвейна, два плавленных сырка и бумажный пакет с булочками по три копейки. Мы освободили стол, расселись вокруг. Игорь достал перочинный нож и срезал пластиковую крышку с бутылки.
– Чисто символически, – сказал он. – Король умер, да здравствует король. – и отхлебнул прямо из горлышка. Передал бутылку Лешему. Тот отхлебнул и отдал Майклу. Муха скрестил ладони перед лицом, показывая, что он не будет:
– Скоро соревнования, поеду на республику среди юниоров. Тренер убьёт.
Майкл двинул бутылкой в сторону Ниссо – она покачала головой, я тоже отказалась, и бутылка оказалась у Королевы.
– Правильно, салаги вы ещё пить. Отдыхайте, детки. – сказала она и, не прикасаясь к горлышку, тонкой струйкой стала лить вино в рот.
– Ну закусь-то на всех, налетай ребята, – примирительно скомандовал Игорь, разворачивая сырки. – А теперь заупокойная. Спи мирно, наш дорогой генсек. – И взял гитару.
Ночь притаилась за окном, туман поссорился с дождем,
И в этот тихий беспробудный вечер.
О чем-то дальнем неземном, о чем-то близком, дорогом.
Сгорая, плачут, тихо плачут свечи.
Казалось, плакать бы о чем – мы, вроде, праведно живем.
Но иногда, но иногда под вечер
Мы вдруг садимся за рояль, снимаем с клавишей вуаль,
И зажигаем, зажигаем свечи.
И свечи плачут за людей, то тише плачут, то сильней,
И вытирать горячих слез не успевают.
И очень важно для меня, что не боится воск огня,
Что свечи плачут для меня и тихо тают.
Бутылка пошла по второму кругу и тут что-то на меня нашло. Я никогда ещё не пила спиртного. Мать не разрешала мне даже глотка шампанского на Новый год. Лимонад «Буратино», и всё.
– Дайте попробовать, – неожиданно для себя самой сказала я. Песня растормошила во мне какую-то вселенскую грусть. Я вспомнила бабушку Наринэ по отцовской линии, которая единственная любила и понимала меня по-настоящему, как мне казалось.Так захотелось её добрых объятий, тепла большого мягкого тела, легкого поцелуя в макушку. Она и папа жили в Кисловодске. Я навещала их каждое лето, а прошлой осенью бабушка умерла. В горле стоял ком, но я не собиралась реветь тут при них. При Королеве…