– Что же вам рассказать? – спросил Дзеранов, когда я попросил его поделиться с нами своими воспоминаниями об абиссинской экспедиции.

– Да расскажите сначала о самом Ашинове, – ответил я: – где вы с ним познакомились и каким образом попали под его команду?

– Кто такой был Ашинов, этого я и теперь не знаю, – начал Дзеранов: – да и сама его хозяйка (жена) тоже, видно, не знала. И зачем он ездил в Абиссинию, – также никому неизвестно. А познакомился я с ним во время последней войны под Карсом. Я там сначала был в охотниках у Самата – может, знаете, разбойник такой был, беглый каторжник; но во время войны он со своей командой много пользы принес, и ему простили и даже офицерские погоны дали; большой был храбрец и отчаянный человек. Иногда мы с ним много разных штук выкидывали… Ну, а потом перешел я в конвой при генерале Геймане, а начальником этого конвоя и был как раз есаул Ашинов. Мы с ним очень даже сдружились и каждый день беседовали о том, о другом. Говорил он кое-что и о себе, но немного; говорил еще, что генерал Гейман приходится ему дядей, и что также приходится и знаменитый кавказский герой, генерал Слепцов, погибший в 1850 году. Рассказывал и о других значительных своих родственниках… Ну, а как кончилась война, мы расстались. Ашинов, правда, подбивал меня ехать с ним в Россию, но я отказался и вернулся в Ардон…

Прошло так лет семь, и вдруг получаю я от него из Иерусалима письмо, в котором он приглашает меня приехать к нему с несколькими товарищами «за деньгами». Подумал я, подумал, да так и не собрался. Но через некоторое время вдруг- другое письмо с более настойчивым приглашением, при чем он предупреждал меня, что я должен быть готов на все… Пахло, значит, чем-то особенным… Ну, тут я не удержался и бросился во Владикавказ за паспортом, но мне отказали. Прошло еще сколько-то там лет, и опять Ашинов приглашает ехать к ним далеко «за деньгами» и тоже товарищей набрать, да поотчаянней… Ну, стал я тогда изыскивать способы, как бы устроить это; написал и Ашинову… И пустили тогда слух, что хотят повезти наших горцев, которые поудалее и хорошо умеют джигитовать, в Париж, чтобы показывать их там. Ну, я и вызвался и несколько наших молодцев со мною. Долго мы учились джигитовке и хорошо выучились. А как кончили, тут и известие, что мы должны ждать приезда одного господина, который посмотрит нас всех, а затем и снарядит в дорогу. Поехал я встречать его на станцию Дар-Кох, встретил. Приехали мы вместе в Ардон; посмотрел он тут моих товарищей и доволен остался. Хотели тогда было еще, и ингуши пристать к нам, да сразу же оскандалились на джигитовке: ни один не мог шапки с земли поднять. Ну, им и скомандовали: «направо, налево, по домам!»

Как посмотрел тот господин на нас, – продолжал Дзеранов, проглотив предложенный ему стакан араки, -так и велел собираться в дорогу. И денег дал… Сам уехал вперед, а нам велел всем вместе – десять человек нас собралось – двигаться на Новороссийск, а затем морем на Одессу. До Новороссийска мы добрались скоро и без препятствий, а там вдруг «стой!» Буря разыгралась на море, и ни один пароход не шел из порта. Что тут делать? Ведь нам надо было к сроку поспеть! … Ну, и послал я в Одессу такую телеграмму: «везу десять пудов первосортного балыку, пути нет, как быть?» На другой день- ответ оттуда: «для первого сорта можно обождать неделю, другую».

Ну, обождали немного, море успокоилось. Приехали мы в Одессу, а там нас давно уже ждут. И Ашинов тут, только уже под фамилией Петрова. Встретил нас очень хорошо и позволил сначала покутить немного. А затем и за работу. Прежде всего нужно был одеться, потом ружьями запастись и перевезти их скрытно на пароход. Ехали-то мы как будто монахи, и поп настоящий был с нами, архимандрит Паисий. Ну, значит, оделись все в монашеские рясы, а под рясами-то – черкески и кинжалы, и револьверы у пояса. И ружья тоже перевозили, как будто тюки со священным писанием и иконами. Я и возил эти тюки на пароход из какого-то склада. Но как мы ни прятались, а все-таки за нами стали следить, и какой-то пройдоха увязался за нами на пароход и до самого Адена ехал. А там высадился на берег и написал в Европу, что «едут, мол, в Африку хорошие русские монахи – настоящие черкесы».