И всю дорогу вот этак нам покою не давал. Везде уже слух пошел, что мы вовсе не монахи. И когда приехали в Константинополь, то там явилось на пароход несколько турецких пашей и все переодетые разными торговцами. Но Ашинов всех их знал, и мы, с его разрешения, устроили им шутку: один из наших молодцев как будто рассердился на меня и толкнул, я – его, другие присоединились, и пошла потеха. А турок зацепили как будто мимоходом и невзначай, да так зацепили, что они еле успели с парохода убраться…

Плыли мы тогда на австрийском пароходе, и было нас много, человек около двухсот. Нас-то, осетин, только десятеро, а то все больше казаки – «некрасовцы»; но удалой все народ: хоть в огонь, хоть в воду, -ни на минуту не задумаются. Ну, конечно, трудно было таким молодцам монахами себя всю дорогу держать. Мы, правда, для отвода глаз и обедни по очереди служили, то один, то другой.

– И вы служили? -спросил я, улыбаясь.

– И я служил, – ответил Дзеранов с такой же усмешкой: – стою себе, кадилом помахиваю да во все горло вывожу: «дай им, Господи, поменьше, а нам побольше!» А австрийцы стоят поодаль и думают, что мы и взаправду обедню служим.

– И так они не догадались, каких монахов везли? – задал я новый вопрос.

– Какое не догадались: тоже скоро поняли, и хотели было высадить нас где-то на берег. Ну, да мы тогда сразу, по знаку Ашинова, сбросили с себя рясы да за кинжалы взялись. Ну, увидали австрийцы, что с нами шутки плохи, и покорно поехали дальше. А мы все-таки хотели их перерезать, всю прислугу, – человек 60 ее было, – и завладеть пароходом. Но и Ашинов, и архимандрит Паисий строго-настрого запретили это делать. А хорошо бы было: плавали бы тогда по морю да ловили, что в руки бы плыло. И всякие нужные фокусники с нами были, которые сумели бы пароходом править; только рулевого да лоцмана хотели оставить.

– И долго вы плыли?

– Да, довольно-таки долго. И скучно это было. Только тогда душу отводили, когда к берегу приставали.

Приехали вот так в Порт-Саид. Город весь набит разными проходимцами, собравшимися со всего света, пьянство идет, рулетка, разные безобразия. Ну, захотелось и нам немного встряхнуться, а денег-то и нет. Надумали тогда штуку. Несколько наших казачков, в тех же своих рясах, отправились и рулетку поиграть. Пришли, примазались; сразу же им счастье улыбнулось, и они выиграли несколько золотых. Но при дележе выигранных денег они как будто поссорились между собой и, моментально сбросив рясы, выхватили свои кинжалы и револьверы. Тогда публика, да и сами хозяева в ужасе бросились в разные стороны. А когда зала опустела, казачки надели вновь свои рясы, сгребли в карманы все лежавшее на столах золото и благополучно вернулись на пароход. На другой же день весь город уже знал о нападении монахов на рулетку. Но хозяева ее не хотели видно открыто дело начинать и особенно когда узнали, что вся история обошлась благополучно, и ни один из монахов не остался на месте…

Тут Саукудз остановился на минуту, видимо сам восторгаясь рассказанной выходкой и давая и нам возможность вдоволь насладиться ею. Один же из его товарищей сказал ему что-то по-осетински.

– А, да, да, – ответил ему Дзеранов и затем, обращаясь к нам, продолжал: – это тоже было хорошо. Ашинов никогда не пускал нас на берег большими партиями, а только по нескольку человек: боялся, что мы там перепьемся и весь город перережем. Вот так отпустил он в город четырех казачков, а денег дал им всего какую-то мелкую монету, вроде нашего двугривенного. Пошли они. Пить смерть хочется, а на двугривенный далеко не разъедешься. Но там, на их счастье, обычай такой оказался: прежде чем купить какого-нибудь спиртного напитка, можешь даром попробовать его.