– Еще кто на чью голову свалился, – парировала она. – Вот с какой стати тебе понадобилось залетать именно от моего брата?

– Мне понадобилось?! – подскочила я. – Да у вас там такой бардак творится, что представить страшно. Я читала заклинание на возврат любви, а вместо этого получила вот. – Мы обе смотрим на мой живот. Кот, распластавшийся на нем, прижал уши и угрожающе заурчал-завыл.

– Магия – очень тонкая вещь, открою тебе секрет, Мавра, – терпеливо, как воспитаннице яслей, сказала Леля. – Читать по сиюминутной прихоти древнее заклинание на неизвестном тебе языке, словно шепоток от поноса… Чем ты думала вообще?

– Ой, только не надо снова читать мне лекции. Лель это уже делал.

– Да? И рассказал о том, что твоя шальная выходка всколыхнула самые разные слои мироздания?

Лель предпочитал отделываться туманными ответами на все мои вопросы, сразу уводя разговор на свои любимые темы. Только я уже слышать не могла ничего о меню и распорядке дня беременной человеческой самки.

– Нет. Об этом можешь рассказать поподробнее.

– Мир, после… нашего ухода, – разговор дается гостье не так легко, как кажется, – был поделен на сферы влияния. Давно устоявшиеся. Официально, наш народ считается изгнанным, а здешняя территория принадлежит христианским святым. Да, мы можем бывать здесь, но это личные визиты, ограниченные по времени. Забвение запирает старые пути, отторгает саму нашу суть, как чужеродную, хотя когда-то…

Вопрос не в том, почему меня окружают психи. Вопрос в том, почему я чувствую себя комфортно в обществе больных на голову!? Не знаю точно, как сходят с ума, но это их безумие такое абсурдно-логичное, что ему хочется поддаться. Ведь реален же ребенок у меня в животе, так почему бы не быть реальной стоящей передо мной богине?

– Что ты собираешься делать с ребенком? – деловито интересуется она, в который уже раз перескочив на новую тему. – Будешь претендовать на божественный престол или создавать собственную религию? Если ты до сих пор не растрезвонила всему миру о непорочном зачатии, надо полагать, и в дальнейшем будешь молчать? – Мотаю головой – ни создавать религию, ни осчастливливать научный мир собой я не собираюсь. Прятаться от ополчения христианских святых и журналистов, не говоря уж об учёных, которые просто с ума сойдут от счастья, узнав про нас с малышом, мне сейчас не хотелось. – В таком случае можно будет утрясти это дело с их правозащитниками, – с облегчением улыбнулась Оля-Леля. – А у тебя есть что-нибудь вкусное в доме? – вдруг жалобно спросила она.

От такой резкой смены темы (это у них фамильное, точно) вздрагиваю.

– Кажется, было что-то в холодильнике. А что ты хочешь? – озадачилась я.

– Она хочет, чтобы ее взяли за длинный любопытный нос и оторвали его! – сердитый голос за моей спиной мог принадлежать только одному типу… – Какими судьбами, сестренка? – с наигранным весельем осведомился он.

– Лель! – гостья скорчила гримасу, хлопая коровьими ресницами и успокаивающе оглаживая сокола. – С родственницей вот новой знакомлюсь, – радостно добавила она. На появление брата Леля явно не рассчитывала. – Грех такую девицу-красу от своих прятать.

Оборачиваюсь, поудобнее перехватывая кота. Кот держится из последних сил – впечатлений сегодня ему хватит на всю жизнь.

Обычно аккуратный, подтянутый, сейчас Лель был небрит и как-то взъерошен. Ни следа от былой небрежной элегантности: белая рубашка расстегнута на три пуговицы, края ее торчат из серых джинсов, заправленных в мягкие красные сафьяновые сапоги, изукрашенные (нагибаюсь посмотреть) растительным узором. На голове заломленная набок сизая шапка с пером в центре, словно позаимствованная со сказочной картинки у Ивана-царевича. В руках лук в расшитом футляре.