– Ты вселилась… – В голове тут же всплыли фрагменты фантастических фильмов, где зло внедрялось в человеческие тела.

– О, убери эту гадость из мыслей, – женщина брезгливо морщит носик, словно я поднесла к ее лицу дохлую мышь. – Людей хлебом не корми, дай себя лишний раз попугать разной дрянью. – Я ничего не делала с душой твоей Ольги. Просто временно ее потеснила.

– А как ты сюда попала?

– Было незаперто, – пожала плечами гостья.

– Я имею в виду этот мир. Лель сказал, что богам и им подобным сущностям сюда вход заказан. Получается, ты не можешь, как Лель, являться сюда в своем облике?

– Не могу. Или не хочу. Это не важно, – она моргнула и неуверенно улыбнулась. – Важно сейчас то, что ты натворила.

Слушаю ее краем уха, куда больше прислушиваясь к самой себе. Богиня юной женственности, весенней возрождающейся природы, проклюнувшихся всходов, зачатия. Вторая – но не по значимости – Рожаница. Воплощение могучей силы, пробуждающей в мертвом жизнь. Но ничего этого я не чувствую. Никакой магии. Передо мной обычная молодая женщина, хм, с говорящим соколом. А, может, она чревовещательница?

– Мавра, ну сама послушай, что ты думаешь, а? – закатила глаза Оля-Леля. – Тебе необходимо, чтобы явилась я тебе во вспышке света, превратила твою квартиру в цветущий весенний сад, несла всякую глубокомысленную чушь под пение жаворонков?

– Нет. Но… ты не обижайся, только. Ну не похожа ты на богиню, – говорю, старательно пихая ногой бубнящий внутренний голос.

– А Лель был похож на бога для тебя? – фыркнула она. Я смутилась. – Вот что есть богиня в твоем понимании? – тоном усталой матери пришедшей с работы спросила она.

– Ну, – не найдя вот так сразу подходящих слов, развожу руками. – Сила, власть, красота неземная…

– Всем этим отчасти наделено каждое существо во вселенной. Дело лишь в том, какой ярлык ты повесишь, и во что будешь верить. Для бабочки-однодневки – ты всемогущая богиня и почти бессмертное существо. Мавра, думаешь, если ты дашь определение всем вещам на свете, жить станет проще?

– Да. Отчасти, – добавляю не так уверенно.

– Я решила, что производить на тебя впечатление спецэффектами бессмысленно, но могу явиться снова, во всем могуществе. – Перехватив мой рассеянный взгляд на сокола, улыбнулась, нежно огладив голову птицы: – Сокол-сапсан – в переводе с калмыцкого значит «русский сокол». Правда, он красавец? Изогнутые крылья, выдвинутая вперед светло-серая голова с изогнутым клювом. Всем своим видом эта птица символизирует яростный порыв, фантастическую скорость в сочетании с неотразимым ударом. Охотится лишь на летящую птицу и никогда не питается падалью. Верен своей подруге до конца жизни и готов умереть за нее в неравной схватке. Муж очень беспокоится за мою безопасность, поэтому Вук сопровождает меня сюда.

– Дал тебе в охранники сокола? – Ее манера резко менять тему разговора начинала вызывать у меня зубовный скрежет. – Не сочти за грубость, но птица – не лучший вариант телохранителя. При всех ее достоинствах. Я еще понимаю собака там или…

– Вук и есть мой муж, – с любовью произнесла она. – Просто на землю ему нет хода в истинном облике, увы.

Слушаю Лелю и понимаю, что сил удивляться у меня больше нет. Просто принимаю все как данность. А испугаюсь или буду шокирована потом, не сейчас. Обнимаю покрепче кота, молча изучая лицо гостьи. Не красавица в общепринятом смысле слова, но излучает такое обаяние, что забываешь о ее внешности почти тут же. И бояться ее я совершенно не хочу. Что-то внутри меня уверено талдычит, что гостья – друг.

– Говорят, черная полоса это расплата за счастливые дни… И где же я столько счастья отхватить успела, скажи? – обращаюсь к Оле-Лёле. – Жила, никого не трогала, и на тебе – вы на мою голову свалились.