Это не сон

Вчера я проснулся невероятно рано – что, видимо, являлось неоспоримым признаком покоя и мудрости. За окном едва начинало сереть, а сон уже стремительно и бесповоротно пятился в своё блаженное царство. Умеренно – без нецензурщины – ворча, я швырнул окурок в форточку, открыл дверь в спальню и замер, словно соляной столп – на моей кровати лежала решительно голая девушка, и причём, красивая. Я протёр глаза. Белочка? Да нет – вроде вчера не пил. Несмотря на либеральную позу, в которой ее настиг Морфей, выглядела девушка достаточно целомудренно. Бог удостоил мою незваную гостью ручной выделкой. Черные длинные волосы разметались по подушке, одна рука покоилась вдоль тела, другая была закинута за голову. Черты лица, сквозь череду поколений, сохранили следы монголо-татарского ига. Надо отметить, что все мои женщины были не столь пасторальны, как эта. Может потому, что я не вглядывался в них, когда они спали. С неподдельным вниманием стареющего эротомана я любовался пришелицей. Наверное, для меня скоро наступит момент, когда женщины перестанут интересовать вообще. Скорее всего, момент этот наступит со смертью. Я вздохнул. И вдруг оказалось, – как бы помягче? – что мое аморальное прошлое имеет власть надо мной и не хочет отпускать. Чуть ниже солнечного сплетения я почувствовал «сладкую таинственность греха» – столь знакомое приятное жжение. Да, на этих просторах мы когда-то вволю попаслись. Вскоре тело мое напряглось (во всяком случае, некоторые его участки), отяжелело, сознание закружилось в медленном, но чувственном хороводе, устремляясь всё ниже и ниже. Я уже был готов тихонечко прилечь рядом с девушкой, как в голове мелькнула несвоевременно-рациональная мысль: а как, собственно, эта обольстительница оказалась в моей постели? Лет пять-семь назад я подобный вопрос, пожалуй, задал бы несколько позднее, а сейчас он не давал мне покоя. А может?… Я хлопнул себя ладонью по лбу. Ну, конечно же, Гоги! Мой более юный и, к тому же женатый, друг был известен бескомпромиссной погоней за лучшей половиной человечества. Как некогда ваш покорный слуга. Гоги уже несколько раз брал у меня ключи от квартиры, дабы привести в нее очередную девушку. Но почему я ничего не помню? Значит, всё-таки пили и, видимо, немало. А потом, наверное, я пошел спать на диван. Гоги славился своим умением контролировать хаос: несмотря на безалаберный образ жизни, многое у него получалось, и слыл он достаточно успешным человеком. Ну скажите, сколько сексуальных подвигов можно совершить, влив в себя перед этим бутылку чачи? Ан нет… Женщины с надоедливой преданностью бегали за моим другом стаями. Видимо, не только из-за сладкозвучия его комплиментов. Гоги я даже немного завидовал: всё у него выходило легко и заканчивалось без последствий. Я подошел ближе к девушке. Кровь моя бушевала, как свежесваренный белорусский борщ. Ей – лет восемнадцать, не больше; мне – пятьдесят. Но, оказывается, желание сильнее арифметики. Нет, всё-таки я лягу рядом с ней. А там – будь, что будет… Близость с молодой женщиной в моем возрасте – это некая возможность самоутверждения. Я шагнул к кровати и… зацепил ногой пустую бутылку из под шампанского. Она, грохоча словно Везувий, покатилась по полу. Моя гостья открыла глаза. В их карей бездне сияло лукавство и еще что-то знакомое. Девушка протянула ко мне руки. – Хасан, ну где ты ходишь? Закончился твой футбол? – она лучезарно улыбнулась. – Иди ко мне, я соскучилась. Я смущенно прокашлялся и шагнул в свой маленький Эдем.

Стык антропологии и психики

Мы с Гоги, потягивая пиво из бутылок, прогуливались вдоль реки. Увидели на берегу дядю Давида с удочкой. Гоги остановился и сказал мне: – Хасан, давай падайдём и спросим «Клюёт?» Если он ответит «да», скажым: «Визёт жыдам!». А ответит «нэт», скажым: «так вам жыдам и надо!» Пережив приступ лёгкого недоумения, я взглянул на своего друга. – Чито с табой, дарагой? Ты ведь никагда нэ был ни антисимит, ни агрессар? – Гоги непритворно вздохнул. – Панимаиш, Хасан, дядю Давида я уважаю и хачу ему нимношка помочь… —??? – Нэзавидна участь того, кого никагда нэ аскарбляют или не бьют, ведь агрессия – это стык антропологий и психика, и никуда от этого не деться… Нэ замечают – значит к тибэ равнодушны, – Гоги допил пиво из горлышка и бросил бутылку в реку. – Более того, люди, каторый открыто декларируют високий моральный устои – опаснейшие из homo sapiens. Именна они, заготовив в карман потрепанный карамелька, пытаюцца совратить идущих из школы девачки. Или бэзащитный старушка, кормящих крошками голубей. Порок легче всиго гнездицца там, гдэ у людей возникает ощущений праведнасти и назидательности. Понял, Хасан? – Ну, как знаиш, дарагой, – я пожал плечами, так как ничего не понял. Гоги приблизился к рыбаку. – Ну, как клюёт, дарагой? Дядя Давид обернулся и закричал: – Пашоль нахэр атсюда, чурки! Ужэ с утра глаза пазаливали, придурки! – для пущей убедительности он поднял ком земли и кинул в нас. Слава Богу, не попал и потянулся за следующим.