Но грибы были не единственным богатством. Ягоды цеплялись за склоны сопок, прятались в тени кустов, укрывались у болот. Каменная малина – редкая, солнечная, терпкая. Брусника – горьковато-сладкая, спасительная зимой. Голубика, княженика, морошка – короткое дыхание лета, словно в них застыла прощальная ласка солнца перед долгой зимой.

Воздух был свежим, прохладным, а свет просачивался сквозь деревья. Тишину нарушали только шелест листвы да редкий крик птицы.

Корзина наполнялась, становилась тяжелее, а Лидия шла дальше.

Не торопясь.

Беря ровно столько, сколько нужно…

Для неё и для всех в этом северном краю сбор грибов и ягод был не только увлечением, но и второй экономикой, скрытой среди ветвей. Вес корзин, полных ароматных грибов, давил на её плечи, и каждый шаг по неровным тропинкам требовал сил и выносливости.

Моя бабушка знала лес, как старого друга, и он отвечал ей взаимностью.

Один взгляд, и ей было ясно, где гриб вырос, чем питался, сколько дождей пережил.

Белые с толстыми ножками – значит, земля была щедра.

Лисички, прячущиеся под корнями, – осень будет холодной.

Грузди с едва заметной горчинкой – почва беднеет, скоро уйдут.

В комиссии по сбору её уважали, потому что ни разу не ошиблась.

Она была среди тех, кто решал, какие находки можно нести домой, а какие лучше оставить лесу, не листая справочников и не хмурив по- профессорски брови.

Молодые старались держаться рядом, наблюдали, как она работает.

Чутьё, отточенное годами.

Инстинкт, пропитанный сыростью леса и холодом северной земли.

Иногда мама отправляла меня к бабушке на каникулы.

Я уезжала из цивилизации, где были телевизоры «Электрон» и горячая вода, в мир, где рассветы пахли хвойной свежестью, а ночь опускалась так густо, что казалось, можно потрогать её руками.

Утро начиналось с тишины, запаха печи и бабушкиного плеча, в которое я утыкалась носом, досыпая последние минуты тепла. Ещё несколько секунд – и она осторожно высвобождалась из моих объятий.

Когда я открывала глаза, она уже была на ногах – крепкая, сосредоточенная, с рюкзаком за спиной и корзиной в руках.

«Вставай, родная, пора идти!»

Ей было достаточно сказать это один раз.

И вот я, северная амазонка восьми годов от роду, прилежно повторяла за ней каждый жест: как правильно завязывать шнурки или закреплять лямки рюкзака, как поправлять платок на голове.

Лес не просто стоял. Он жил. Дышал. Шептал что-то глухими голосами ветра. Земля под ногами была влажной, мягкий мох пружинил, капли тумана таяли на коже. Мы шли долго, часами. Я старалась не отставать, но она не смотрела назад – знала, что догоню.

Я до сих пор помню, как учила меня чувствовать местность, различать травы, понимать, что не каждая ягода годится для еды или заготовок. Она показывала мне, как нужно, и проверяла, запомнила ли я, что можно съесть сразу, а что пойдёт на варенье.

Объясняла, что не все грибы одинаковы, что ошибиться – значит дорого заплатить.

«Слушай природу, деточка, она справедлива. Даст тебе всё, что необходимо.»

Но дело было не в грибах. Не в ягодах.

Она учила меня держать спину прямо. Видеть мир не только перед собой, но и по сторонам. Не позволять обстоятельствам решать за меня.

Говорила мало. Работала быстро. Решала чётко. С ней всё становилось проще: дождь, который не прекращался сутками, снег, заваливавший дороги, мороз, сковывавший воздух.

И я, маленькая тень за её спиной, ловила каждое движение, каждое слово, след в след шла за ней.

Это было морозное утро, когда ветер спокойно и без суеты напоминал, кто в доме хозяин. Он не спешил, не бушевал, но пробирался в каждую щель, оставляя после себя покрасневшие щеки и онемевшие пальцы.