Чёрный дым стелился по снегу, оставляя тёмный след, словно муха на свадебном торте.

Тепло в автобусе тоже было понятием относительным. Семья поднималась по ступенькам. Параллелепипед на колёсах рывком трогался с места, ворчал, недовольно сопротивляясь движению.

Лидия цеплялась за поручень и смотрела в окно.

Белое.

Чёрное.

Дым.

Снег.

А сёстры через дырочку в варежке, дружно рисовали на заледенелом окне весёлое светлое детство…

Еды, как и всего остального, не хватало. Приходилось приспосабливаться, ценить каждую мелочь. Лидия умела превращать недостаток в достаток, а иногда даже в изобилие.

Лес за городом был не просто фоном – он кормил. Грибы, ягоды, травы. Её руки знали, что взять, как сохранить. Из этого получались компоты с густым ароматом, консервы, в которых задерживалось тепло короткого лета.

Но днём она была одной, а ночью – другой. В доме – строгая хозяйка, образцовая мать. На работе – железнодорожная форма, фонарь и тяжёлый молоток в руках.

Инспектор железнодорожных путей по контролю и техническому надзору.

Работа была нешуточной.

Советский Заполярный гордился своей индустриальной мощью. От добычи руды зависело слишком многое.

Никель, медь, платина – вся экономика держалась на железнодорожных путях. Грузовые составы ползли сквозь ледяную тьму, оставляя за собой удушливый шлейф мазута и копоти.

Эти грохочущие и самоуверенные исполины полностью зависели от людей вроде Лидии: молчаливых, точных, расчётливых и смелых в нужный момент.

На смене наматывали километры по морозу. Воздух резал лицо. Но остановиться значило сдаться.

А закалённая рельсовая сталь не прощала ошибок. Любой стык, мельчайшая трещина могли превратить грохот вагонов в крик катастрофы.

Ночами Лидия шла по рельсам одна. Только слабый свет фонаря, звенящая тишина, где даже время казалось хрупким.

Пересменка проходила в дежурке.

Деревянный домик, но тот же холод, что и на улице. Койка, неудобный стул и тусклая брезжущая лампа.

Женщина заполняла отчёты, отхлёбывая из железной кружки обжигающий чёрный чай. Давала себе пару минут на отдых.

И когда вдалеке на рассвете слышался первый рёв локомотива, Лидия натягивала форму и выходила обратно в метель.

Жизнь бабушки не ограничивалась рельсами, изматывающими сменами и домом, который ждал тепла.

В выходные город замирал. Люди спали дольше, позволяли себе передышку.

В четыре утра, раньше, чем солнце решало, стоит ли вставать, Лидия уже была на ногах. Готовая раствориться в диких землях вокруг Заполярного.

Собирать было не просто занятием. Это была вторая экономика, спрятанная среди ветвей. Искусство, способ пережить зиму.

Она не была обычной грибницей. Её корзинка наполнялась лучшими, крепкими и чистыми лесными дарами, аккуратно выбранными среди прочих.

Белые грибы прятались под слоем пожухлой листвы, крепкие, увесистые, со шляпками цвета топлёного молока. Их стебли, упругие и шершавые, крепко держались за землю. Когда срезаешь такой ножом, воздух наполняется сыростью, прелыми листьями, лёгкой ореховой горчинкой.

Лисички совсем другие. Они не скрываются, стоят открыто, будто рассыпанные солнечные блики. Гладкие, тугие, с лёгкой кислинкой влажного торфяника. Стоило надломить шляпку, как запах леса раскрывался сразу: мокрая кора, трава после ночного дождя, свежесть, которую несёт в себе только заросшие просторы Севера.

Грузди было найти сложнее. Они прятались глубже, уходили под слой опавших иголок. Их ножки пахли сырой землёй, густой, насыщенной влагой. Рыжики и сыроежки отдавали осенью. Их кожица была блестящей, прохладной на ощупь, словно напиталась утренним туманом, а если провести пальцем по срезу, оставался янтарно-молочный след. Они пахли ельником после грозы, ночной прохладой, влажной корой и чем-то, что напоминало последние тёплые дни перед первыми заморозками.