Вот почему, возлюбленный поэт,

Так дорог нам твой образ благородный;

Вот почему неизгладимый след

Тобой оставлен в памяти народной! – А. Плещеев

Письмо Пушкина другу Петру Чаадаеву, 1836 (портрет которого всегда был при нем), возбудившему Россию «Философическими письмами»: «У нас было своё особое предназначение. Это Россия, это её необъятные пространства …нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех…»

Стихи выделяются особой жизнерадостностью, являя собой гимн во имя детства, зрелости и самой красоты жизни. Подобно прекрасной античной статуи в плаще нежно розового цвета, они украшают серый фасад нашей банальной повседневности:

Я пил и думою сердечной

Во дни минувшие летал

И горе жизни скоротечной

И сны любви воспоминал.

Пушкин своим художническим опытом вручил мне (надеюсь, и многим другим) большие живые поучения, что в латинской терминологии прозвучало однажды как «Слушай, сын, уроки учителя». Словно перебросил мост через провал нашего одиночества и апатии.

Первое, и основное, моральное: в жизни и поведении человек должен движим не тщеславием превзойти Творца, но признанием и благодарностью за то, что удостоился стать Его «подобием», что «Что чувства добрые я лирой пробуждал».Наделил своим нравственным выбором в самом главном, что дано ему было сделать. Нравственность эта в том, что, получив свыше «дар Божий», он не присвоил его безвозвратно для личного хотения, апломба и идольного возвеличивания (в отличие от того, как «вавилонской блудницей» поточно сегодня вошло в нашу жизнь гоголевское: «…думают только, чтобы при них были хлебные стога, скирды, да конные табуны их»). Что дало Достоевскому основание написать позже фразу: «Полное существование достигается только в великих произведениях духа».

И второй урок жизни положил мне на сердце поэт Пушкин. Дал урок откровенности и искренности. В чем так остро сегодня нуждается мое поколение. В своем поэтическом мире Пушкин не утаивал от читателя свои сомнения, противоречия и препятствия, падения и блуждания. Он будто насквозь прозрачен, исповедален. Его слово целостно и честно являет его жизнь. И вера его – это не профессия, это не дела, вера его – это жизнь и поведение, от того и невозможность заменить трогательное «Мой Пушкин» на холодно отстраненное «Это он».

И третье, главное открытие, третий урок Пушкина: он первый, кто преодолел жанрово – стилевую односторонность русской поэзии, открепил русскую поэтическую мысль от байронической традиции унылой элегии (общая мечтательность, задумчивость, самоуглубленность), так ясно и просто выраженной Пушкиным в строчке «Изгнанник самовольный, и светом, и собой, и жизнью недовольный»; предвосхитил и произвел освобождение от неестественности и пристрастности к «истинному романтизму» и « церковнопеснопению. В «Британской энциклопедии» редакции 1961 года написано, что до Пушкина русский язык был вообще не пригоден для художественной литературы.

Именно Пушкин создал современный литературный язык – подвел общий знаменатель под то, что было сделано до него Ломоносовым, Карамзиным, введя наиболее гармоничные нормы русского языка. В его стихах – летописях «Россия могла торжествовать свои дни великие» (если перефразировать Н. Карамзина).

«Зрелость и самобытность его воззрений на русскую историю изумляла его друзей и современников… Пушкин видел Россию до глубины. Он видел ее по-русски. А видеть по-русски – значит видеть сердцем», – писал выдающийся историк и философ И.А.Ильин.

Твердо и убедительно я произнесу: «Мой Пушкин! Самый несокрушимый камень России!» Он особенно мне дорог, что в сгущающемся сумраке того времени (с экстраполяцией и на сегодняшнее!), с умом блистательным живым своим, он сам бодровствовал и других побуждал.