Я кивнула.

– Значит, придется в понедельник приехать. Ну или сдай на Севастопольском.

На том мы и расстались.

День был солнечный, и я верила, что мне больше ничто не угрожает. На обратном пути меня высадили на Смоленской. Я нырнула в весенние арбатские переулки, успевшие за неделю моего отсутствия нарастить себе тени. Ароматы еще не проснулись, но свежая листва уже приглушила сухой запах московской пыли.

Офис располагался в старом особняке девятнадцатого века с белыми колоннами, на углу Большого Левшинского и Кропоткинского переулков. Еще во время учебы в университете я попала туда на стажировку и поняла для себя, что это работа мечты. Все получилось само собой: через год после окончания стажировки меня пригласили на должность ассистента в сектор культуры. И хоть я ничего не понимала в культуре, и вообще-то стажировалась в секторе естественных наук, я пошла и даже побежала навстречу своей мечте. Если бы я знала тогда, что придется вытерпеть ради этой мечты! Изменило бы это что-нибудь? Вряд ли, чего ради себя обманывать. Ведь и сейчас, спустя пять лет, я все еще здесь. Мечта оказалась важнее всего остального. Ради мечты можно и потерпеть.

Обходя особняк, я всматриваюсь в пробелы между прутьями забора, наклюнувшиеся листики кустов еще не полностью закрывают вид во внутренний дворик. Там я замечаю курящих на солнышке Оксану и Валентину Михайловну. Они стоят на парадной лестнице, под треугольником портика, двери конференц-зала открыты нараспашку, как будто уже лето. Я остаюсь незамеченной и подхожу к боковой двери с табличкой «ЮНЕСКО – Москва», нажимаю на тугую металлическую кнопку звонка.

– Славочка, вернулись? – приветливо спрашивает на ресепшн «наша бабушка» с аристократичным именем Генриетта Матвеевна. Когда-то была попытка заменить Генриетту Матвевну на стандартного охранника из охранной службы, но бюро сразу будто осиротело и перестало быть домом, а обернулось бездушным офисом. Сотрудники запротестовали, и Генриетту Матвевну скоро вернули на место.

Генриетта Матвевна выходит из-за своей высокой стойки и улыбается.

– Все у вас в порядке? – аккуратно интересуется она, пока я вешаю куртку в зеркальный шкаф и поправляю прическу. Я отвечаю, что все хорошо, а Генриетта Матвевна понизив голос сообщает:

– Она тут, пока вас не было, рвала и метала.

Я чувствую, как твердеет шея, наливаются щеки, и накрывается тяжелым шлемом голова. Делаю глубокий вдох и иду. В договорном отделе открыта дверь, и я здороваюсь с главным юристом Моникой, чья голова высовывается из-за компьютера. Там где-то сидит и моя Зара. Моника замечает меня и вытягивает шею, ее голова выезжает из-за монитора, как черепаха из панциря. Глаза ее радостно округляются, веки с длинными ресницами начинают шарнирно открываться и закрываться:

– О, Слава! Все в порядке? – произносит она, по-французски вытягивая губы. Мне ничего не остается, как войти в кабинет. Остановившись на пороге, я вижу сияющее лицо Зары и отвечаю, что все хорошо – меня наконец отпустили.

Поднимаюсь по выстланной ковролином узкой лестнице на второй этаж, прохожу по коридору до конца и поворачиваю налево. Потолок давит, пол предательски скрипит. Дверь нашего с Леонор кабинета прикрыта, и я слышу, как оттуда доносится возмущенный голос с немецким акцентом:

– Но у нас ниет переводчиков! Мы ние предоставлаем такиэ услуги, понимаэте?

Я не решаюсь войти в момент разговора и заворачиваю в туалет, который находится совсем рядом. Через минуту кто-то резко дергает ручку.

Марк шел по коридору офиса, торопился в столовую. Полдня он готовил презентацию, не успел пообедать. Надо бы прикупить парочку новых костюмов, а то уже поизносился, подумал он, увидев свое отражение в зеркале напротив лифта. Но сейчас главное – это дом и Слава. Доктор, значит, сказала, что все в порядке. Что же тогда это было? Марка передернуло от воспоминания о том, как он запихивал в мусорный пакет кровавую простыню. Погруженный в свои мысли он не сразу услышал, как его окликнул Борис Евгеньевич, заместитель директора. Обернувшись, Марк понял, что ему не послышалось – в его сторону шел приземистый лысый мужчина.