— Тём! Мы ведь только что об этом говорили. У меня складывается впечатление, что я разговариваю сама с собой, бегаю по кругу за своей тенью! – разозлилась она. — Прекрати! У тебя жена. Ты скоро улетаешь к ней… Так в чём дело? Зачем будоражить душу?

— Кажется, мои чувства к тебе не прошли… – прислушиваясь к себе удивлённо произнёс он.

Буря недовольства происходящим всколыхнулась в её душе.

— Ради своей семьи ты должен забыть обо всём, включая меня.

Артём усмехнулся.

— Ты предлагаешь переходить на другую сторону улицы, когда увижу тебя?

Но Аду это не смутило.

— Коль так тебе будет легче и проще, то да, именно это я и имею в виду. Ну, в конце концов, если твои чувства ко мне действительно ещё живы, то не будь эгоистом. Пожалей меня! Подумай, каково будет мне: у меня есть любимый муж и моё маленькое счастье – ребёнок! Так что это нужно сделать ради будущего наших детей.

Артём молчал. Он понимал, что Ада права, но бушевавшие в нём чувства всё сильнее заполняли его. Тем временем она продолжила:

— Как я должна буду представить мужу наши с тобой отношения: друг, знакомый…

— Любимый…

Ада подскочила, словно распрямившаяся пружина.

— Нет, так больше не могу! У меня нет никаких сил разговаривать с человеком, который абсолютно не желает слышать других!

Артём, вскочив, в два прыжка оказался возле неё и, схватив, крепко сжал в своих объятиях. Она же только и успела ахнуть от его напора. Уткнувшись лицом в волосы девушки, он шумно задышал, пытаясь вдохнуть её запахи. От сработавшей ольфакторной памяти в его голове что-то зазвенело на очень высокой ноте, вспыхнуло бенгальским огнём. Воспоминания или воспроизведение мозгом недавно услышанного цветными стёклышками калейдоскопа замелькали, выстраивая одну за другой картинки из их совместного прошлого: его первый поцелуй с ней в сквере рядом с аэропортом; вот он мажет мазью ей спину; его первая стычка с Архангельским, около подъезда; а здесь он держит её в своих объятиях возле запруды; теперь дарит ей ночную лилию… целует, пока она пытается обработать его раны после очередной драки…

Крупная дрожь, словно от электрического разряда, сотрясла тело с такой силой, что его железные объятия непроизвольно разжались. В макушку вошла раскалённая игла, сопровождаемая сильной болью. Т от всего этого, из его глаз невольно хлынули слёзы. Он покачнулся несколько раз и бесформенным мешком осел в ноги девушке, растерявшейся от происходящего.

— Тёма! – Ада опустилась рядом с ним. — Тёма!

На её крик в комнату заглянул Илья. Увидев лежащего без сознания друга, бросился к нему. Приложил ухо к груди, а затем принялся расстёгивать рубашку, давая тому возможность дышать свободнее. Взглянув на плачущую Аду, жёстко приказал:

— Бегом к Марине. Воду холодную, полотенце и нашатырный спирт… Давай, Ада, шевелись!

Дважды повторять не пришлось: буквально через пару минут они уже принесли всё, что требовалось. Илья принялся колдовать над другом; спустя какое-то время пушистые чёрные ресницы Артёма затрепетали, и он шумно вздохнул:

— Душа моя… – произнёс он еле слышно… — Душа моя!

Илья и Маринка непонимающе переглянулись, а Ада прикрыла рот ладонью, прикусив её, чтобы не закричать от отчаяния. Артём осторожно открыл глаза. Его взгляд медленно заскользил по лицам, пытаясь сосредоточиться на тех, кого видит. Дойдя до Ады, улыбнулся и еле слышно произнёс:

— Душа моя! Ты со мной! Ты осталась со мной! Я люблю тебя!

Она судорожно всхлипнула и, робко протянув руку погладила его по голове, прошептав:

— Я с тобой, мой дорогой… с тобой!

Маринка и Илья снова переглянулись. Ада, уловив их «гляделки», отрицательно покачала головой.