Со дня на день они со Златой ждали появления на свет первенца…

Один за другим, скошенные пулеметными очередями, падали люди в густую июльскую пыль, смешанную со свежей дымящейся кровью, хрипели, корчились в предсмертных судорогах и затихали навсегда. Шлосберги, Сандлеры, Трупины, Зильберманы, Лейбовичи, Ганзлеры, Сегалы, Френкели, Зильберы, Флейшманы, Зубовичи, Фросты, Лины… Мужчины и женщины, старики и дети, бедные и богатые, образованные и не очень – все сто восемьдесят шесть евреев Силене.

Ища спасения в этом аду, судорожно метался по залитой кровью поляне Яшка.

– Падай! Падай! – перекрикивая треск пулеметов и винтовочных выстрелов, истошно кричал ему сзади Иосиф, но обезумевший от страха Яшка, втянув голову в плечи, продолжал куда-то бежать, пока не упал, споткнувшись о чье-то тело.

Он попытался было встать, но на спину сверху навалился кто-то очень тяжелый, придавив к земле и заливая кровью. Человек что-то бормотал и всхлипывал, затем захрипел, и Яшка почувствовал, как напряглось придавившее его тело, выгнулось в предсмертной судороге, дернулось и обмякло, став еще тяжелей. Хлещущая из раны горячая кровь текла Яшке на шею и за ухом стекала на и без того забрызганную кровью траву. От навалившегося сверху веса стало трудно дышать, онемели придавленные рука и нога. Яшка попробовал высвободиться, но не смог и от ужаса всего происходящего вокруг: от мертвого тела над собой, от хлюпающей под щекой крови и от страха, что вот-вот задохнется, – потерял сознание.

– Кончай стрелять! Стой! Кому сказал, прекратить! – срывая голос, орал из кустов Альфред Тимбергс и, как только стрельба смолкла, первым выскочил на поляну.

Он безумным взглядом озирался вокруг, уже не из кустов, а вблизи созерцая проделанную работу. Но работа была еще не закончена.

– Все сюда живо! Так. Половина с той стороны и половина с этой, идем навстречу друг другу, проверяем каждого и достреливаем. Каждого! Ни один жид не должен уйти. Понятно? Андрис, лезь в воду, тащи на берег этих, что в воде.

Не снимая сапог, Андрис полез в воду, безошибочно двинулся к тому месту, где вода на поверхности была окрашена в красный цвет, и, пошарив рукой под водой, вытащил за волосы безжизненное тело с простреленной головой.

– Никак Лейбеле Дер Крумер? – вгляделся в лицо убитого Андрис. – Ну надо же, вроде хромой, а чуть не удрал. Я даже и не думал, что он плавать умеет.

– Давай тащи его на берег и еще там вокруг посмотри, – стоя на берегу, командовал Тимбергс. – А ты, Гунар, что стоишь? Иди заткни ему глотку, и так в ушах звенит, так еще этого жида вопли слушать.

На земле, по-прежнему прижимая окровавленные руки к животу, корчился и громко стонал от боли Рыжий Мендл. Гунар подошел к раненому, передернул затвор и не целясь выстрелил. Пуля впилась в тело, но не убила, а только ранила, и Мендл закричал еще громче.

– Ты что, мудак, патроны переводишь, – вырывая у Гунара из рук винтовку и переворачивая ее, заорал на нерадивого самоохранщика взбешенный Тимбергс. – Если с двух шагов не можешь попасть, так добивай прикладом.

С этими словами он замахнулся и с силой опустил приклад на голову Мендла. Раздался треск расколовшегося черепа. Тело дернулось и затихло.

– Понял? На, держи.

– Понял, да вот только винтовку жалко, перемазалась вся. Лучше бы ты, Альфред, штыки повыдавал…

– Я тебе сейчас выдам, мало не покажется. И без штыка справишься.

Две шеренги забрызганных кровью убийц медленно двигались навстречу друг другу, тщательно вглядываясь в мертвые лица и достреливая еще живых. А таких было много. Кто-то был ранен, кто-то просто потерял сознание от страха, кто-то успел вовремя упасть и вжаться в землю, отсрочив тем самым неминуемый конец. С каждым выстрелом все тише становились стоны раненых, все реже мольбы о пощаде, все незаметнее шевеление разбросанных по поляне тел. Сраженный выстрелом в упор, дернулся и завалился набок Бейрах Фрост. Добили умолявшую пощадить хотя бы ребенка Соню Мазас. Добили одной пулей обоих.