Он пытается скрыть лицо, наклонившись, чтобы взять орешков, но я вижу, что взгляд брата помрачнел. Это почти невозможно заметить. Но я замечаю.

– Так и не назначена дата свадьбы, да? Почему?

– Трудно пожениться, когда не сообщил родителям, что у тебя кто-то есть.

– А ведь сообщить очень просто: мама, папа, мы с Жюльеном женимся, нравится вам это или нет. Вот и все.

Он смотрит мне прямо в глаза очень пристально, я к этому привыкла, но людей это сбивает с толку, особенно когда они встречают его впервые. Кроме, наверное, его пациентов, которые, думается мне, благодаря этому взгляду чувствуют себя окутанными его присутствием.

– Ты попала в самую точку, – говорит он. – Когда ты гей, ты обязан об этом сообщить. Как новость. Как объявляют о рождении или похоронах. У вас, гетеросексуалов, этой проблемы нет. Ни к чему собирать всю семью рождественским вечером, чтобы произнести тост и, сделав глубокий вдох, сказать: я должен вам кое-что сообщить, ну вот, думаю, я гетеро.

Ориентация моего брата никогда не была проблемой в нашей семье, и я, признаться, до сих пор не рассматривала вопрос под таким углом. Однажды он пришел домой, держа кое-кого за руку. Этого кое-кого звали Бертран. Мама испекла блинчики. Конец истории.

– И он думает, что его родители это плохо воспримут?

– По правде сказать, он не знает. Но, судя по тому, что он рассказывал мне о своих родителях, я почти уверен, что, когда пройдет первый шок, все будет прекрасно. Но он боится. А я не хочу вынуждать его делать то, к чему он явно еще не готов.

– Но вы вместе уже два года!

Он сутулится.

– Я знаю…

Жюльен подносит к губам стакан и отпивает глоток виски. Целую минуту мы молчим.

Мне не по себе, и я машинально провожу пальцами по шраму. Это стало привычкой. Или потребностью.

– Через две секунды вы заявите мне, что больше не голодны с вашими историями! А я-то пожертвовала тремя удалениями нервов и двумя мостами, чтобы приготовить вам вкусный обед! – вмешивается Летисия. – Нехорошо так обращаться со старшей сестрой. Вы не можете найти тему для разговора получше? Ну, не знаю, возмутительный рост цен на сиденья для унитазов, например. Я сменила три в доме, уже готова была брать кредит на новое.

Она смотрит на нас по очереди, и мы, не сговариваясь, одновременно смеемся.

Перед тем как сесть за стол, она непременно хочет показать нам упомянутые сиденья, и мы, плача от смеха, восторгаемся такой красотой.

– Ах, да, я тоже должна вам кое-что рассказать! На следующей неделе у меня свидание с мужчиной. Убийцей котят, но милашкой по имени Жермен.

– Ну, как прошел вчера твой семейный обед? Как поживает сестра? – шепчет мне Одри.

Мы втроем сидим в учительской со всем преподавательским составом на рабочем совещании. Идеальная обстановка, чтобы рассказать двум моим подругам о вчерашнем вечере.

– Очень здорово. У Летисии все отлично. Она заменила сиденья на унитазах.

Я едва не заливаюсь хохотом при виде лиц Одри и Самии, что было бы, пожалуй, неуместно посреди представления проектов года Ильесом Дюпюи, нашим директором.

Самый молодой директор лицея в департаменте, он работает всего три года, но можно смело сказать, что он энергичен и делает все, чтобы вывести лицей из оцепенения, в которое тот методично погружался много лет.

Я сбилась со счета, сколько суббот мы провели, продавая пироги, чтобы собрать средства на оплату школьных экскурсий и поездок.

У него просто дар вовлекать нас во все, что он затевает. Благодаря его харизме? Возможно. Потому что он красив? Очевидно. Атлетически сложенный, наголо бритый, с квадратной челюстью и зелеными глазами. Такая внешность могла бы убедить Одри отказаться от феминистского целибата.