– Потому что мы милашки!

– И ты нас обожаешь!

Хуже всего то, что они правы.

Честно говоря, я все еще не понимаю, что они имеют против профессии бухгалтера. Потому что, если так подумать, консультант по профориентации или учитель не намного интереснее. Далековато от военного корреспондента или сборщика семени слонов[5].

Я еду на обед к сестре и невольно улыбаюсь, вспоминая вчерашний разговор. С каждым новым коктейлем фантазия двух моих лучших подруг становилась все смелее, и Жермен представал то столетним стариком в инвалидной коляске, то убийцей цыплят, ярым фанатом пареной репы и поклонником теоремы Фалеса (идея Самии, которая никогда не забывает об истинных математических ценностях).

Пусть мои подруги настроены скептически, я знаю, что могу рассчитывать хотя бы на брата и сестру, всегда готовых толкнуть меня в объятия холостяка. Даже первого встречного. Я младшая в семье, но по непонятной мне причине тревога о моем одиночестве растет у них с каждым годом. Они, наверное, боятся, что в конце концов мое тело покроется чешуей или я превращусь в ведьму на метле в остроконечной шляпе.

Летисии, самой старшей, сорок лет – она в самом расцвете сил, мать двоих детей, счастлива в браке и стоматолог по профессии, регулярно устраивает приемы, на которые приглашает коллег, друзей коллег и даже совершенно незнакомых мужчин, встреченных в супермаркете в бакалейном отделе, разумеется, в надежде пристроить меня.

Мой брат Жюльен, на четыре года старше меня, от нее не отстает. Пусть он и не пытается изо всех сил свести меня с кем-нибудь из своих знакомых, зато препарирует фрейдистским скальпелем все мои любовные неудачи. Брат-психолог – это катастрофа, поверьте мне. От него ничего не скроешь.

Мы трое всегда были очень близки, не разлей вода. К большому огорчению нашей мамы, которая никогда не могла понять, кто из нас провинился, ведь мы прикрывали друг друга.

Смерть нашей бабушки Муны почти три года назад еще больше сблизила нас.

Я ее обожала, и ее смерть сильно на меня повлияла.

Она погибла в автомобильной аварии.

А за рулем в тот день была я.

Мы опаздывали на дебютный мюзикл Одри, ей досталась роль Стеллы Спотлайт, и я решила срезать путь, чтобы не пропустить начало.

Странное дело. В то время как мои воспоминания о бабушке становятся все более расплывчатыми, я с мучительной точностью помню до мельчайших деталей тот вечер.

На ней был приталенный жакетик кораллового цвета, который я как раз подарила ей на день рождения, кремовый топ и темно-синие джинсы.

Муна очень гордилась своей стройной, несмотря на возраст, фигурой и старалась не отставать от моды. Дополняли образ серьги с подвесками из бирюзы. Мы болтали о том о сем. С характерным юмором она рассказывала мне, как провела вечер в клубе для женщин за пятьдесят.

– Что-что ты им предложила сделать? – подавилась я смехом.

– Ой, не начинай и ты тоже! Не понимаю, почему нельзя начать танцевать на шесте в семьдесят пять! Любви все возрасты покорны, а некоторым, между прочим, не повредило бы возбуждать мужей почаще. Ну и что, что у многих бедренные суставы из пластика! Видела бы ты их лица. Некоторые чуть не проглотили свои четки.

Я расхохоталась при виде ее недовольной мины: ее искренне возмущала косность почти восьмидесятилетних подруг с чувственностью ниже нуля по шкале Рихтера.

Было начало зимы, и пару дней назад выпал снег.

Наша машина не вписалась в поворот на гололеде, я потеряла управление и, несмотря на быструю реакцию, все равно не смогла избежать аварии.

Как напоминание у меня на лице, над ухом, остался широкий шрам длиной в три сантиметра. А на сердце – бабушкина смерть.