Одри, которой я позвонила по дороге, тоже заходит и садится рядом.

Я хорошо ее знаю, она в дикой ярости и едва сдерживается, чтобы не наговорить кучу гадостей, вульгарных, но выразительных, в адрес Жиля и его «хрена потаскучего[14]».

– Ты ничего не замечала раньше? – решаюсь я.

Спасибо, Максин, отличный глупый вопрос, если бы она о чем-нибудь догадывалась, то не была бы сейчас в таком состоянии.

– Прости, беру свои идиотские слова назад. Я хотела сказать… это… это Жиль… как он мог совершить такую подлость?

Жиль – самый очаровательный парень, которого я знаю. Очаровательнее маленького щенка или даже детеныша панды. Мне все еще очень трудно представить, что он может изменить жене и бросить ее.

– Кажется, он хорошо скрывал свою интрижку! На днях он сказал, что картошка пережарена, возможно, это был знак и мне стоило насторожиться?

Она снова смеется, веселым, но совсем неестественным смехом. И сует в рот нового мишку.

– Этот гад не сказал тебе, надолго ли он уходит? – рявкает Одри. – Будет ли звонить, хотя бы узнавать, как Инес?

– Не знаю. Может, будет присылать открытки «Здесь прекрасная погода, мы трахаемся как кролики, спрашивала ли Инес, где ее папочка?».

Смех сменяется рыданиями. Она не может перевести дыхание, горе сдавило ей легкие.

Мы с Одри, переглянувшись, без единого слова придвигаемся с двух сторон к Самии и обнимаем ее. Сказать особо нечего, только быть рядом, чтобы не дать ей утонуть в своей печали.

– Знаешь что, давай-ка вы с Инес поживете у меня пару дней, пока не придете в себя? Клодия не будет против, я уверена! И вот увидишь, она делает чудо-кремы, которые божественно пахнут.

Это ложь только наполовину… Клодия, в конце концов, действительно делает хорошие натуральные кремы.

– Спасибо, Макс, но мы тебя стесним. И потом, Инес вошла в фазу «а если я вот такое выкину, что скажет мама?».

– Ничего, потренируюсь. А вдруг у меня когда-нибудь будут дети, хотя сомнительно, отца-то под рукой нет.

Одри толкает меня локтем. Юмор сейчас не самая лучшая идея.

– Идем, Самия, тебе нельзя оставаться одной. Я обещаю придержать волосы, пока тебя будет рвать всем этим мармеладом в шоколаде, который ты проглотила.

Она замирает и кладет обратно мишку, которого взяла из миски, потом внимательно смотрит на нас, и на лице ее написана такая боль, какой я никогда не видела.

– Он вернется, девчонки, а? Поймет, что сделал большую глупость? Все будет хорошо?

По глазам Одри я догадываюсь, что она уже готовит к его возвращению подарок: вероятно, хочет обмотать ему тестикулы колючей проволокой, чтобы неповадно было. Спокойно и хладнокровно, как она умеет.

На этот раз и я недалека от того, чтобы присоединиться к ней и ее садистским пыткам.

Но мы отвечаем хором:

– Конечно, все будет хорошо!

Октябрь

Я не знаю, кто придумал консилер от кругов под глазами, но хотела бы официально выразить ему свою искреннюю благодарность. Потому что это чудо-средство выручает меня каждое утро. Оно позволяет мне выглядеть не ходячим мертвецом, а человеком.

Последние ночи были для меня тяжелыми, зато я узнала: первое – что любящей женщине, чей муж ушел от нее к актрисе, нужно прежде всего говорить, говорить, говорить и строить всевозможные планы мести, и второе – что под ангельским видом четырехлетнего ребенка может скрываться бесенок, что-то вроде помеси Красной шапочки и Волан-де-Морта.

Пол квартиры, помимо вещей Клодии, теперь усеян куклами. Лысые фигурки лего и другие безделушки только кажутся незаметными, но ужасно больно нечаянно наступить на них босой ногой.

Так что я теперь олимпийская чемпионка по совсем новой спортивной дисциплине – безмолвному крику. Потому что, разумеется, нельзя будить спящую красавицу, когда встреча между конструктором и моей стопой все же случается.