Пусть догорает Третий Рейх вдали,

Мы в ядерную зиму, во тьму шагаем,

Избранники своей родной земли.»

Безымянный, Кадр 369256

– Что же здесь произошло? – задал я риторический вопрос вслух.

18.01.1962

Этот день начался, как и планировался. Я встал, умылся, поел, и за мной заехал чёрный автобус. Зайдя в него, я обнаружил генерала Лазаренко, Сахаровского и капитана Архипова. Язова в автобусе не оказалось. Поздоровавшись и пожав руки каждому присутствующему, я решился задать вопрос:

– А товарищ Язов присоединится к нашей поездке?

– Он с Карбышевым, совсем нездоровится ему… – с грустью отвечал Сахаровский.

– Чем же так захворал Дмитрий Михайлович? – спрашивал я.

Сахаровский, будучи очень приближенным к Карбышеву, почесал голову и нехотя начал, как мне показалось, водить вокруг да около, но суть его дальнейшего монолога была понятна. То, что происходило с Карбышевым было явно неизбежным. Автобус тронулся, и Сахаровский начал свой рассказ:

– Одно дело – опасаться провала своих величайших устремлений. Познать тихое жжение сомнения в своём нутре. Но совсем другое дело – каждый день смотреть в глаза изуродованным остаткам своих надежд. Быть постоянно встреченным людьми, спотыкающимися друг о друга, чтобы угодливо восхвалять видение и красоту вашего собственного худшего кошмара. – после этих слов Александр Михайлович чуть-чуть сбавил набравший силу тон.

– Генерал Дмитрий Михайлович Карбышев, Главковерх Чёрной Лиги, вот уже восемьдесят два года цепляется за жизнь на этой земле и, конечно, видал вещи и похуже. Потерянных из-за обморожений друзей, волков и охранников концлагеря во время трехтысячекилометрового сухопутного перехода из нацистского плена в Маутхаузене, который сделал его живой легендой среди русских. Он человек, который мог вынести пытки, как физические, так и эмоциональные. Но он чувствует, что сейчас произойдёт. Ему это ясно видно. Он видит это в глазах каждого свежеиспечённого молодого кадрового четырнадцатилетнего рекрута, в каждом прогнозе промышленного производства на ближайшие пять лет. Вот он, простой факт, сияющий, как солнце, в каждом геополитическом анализе предстоящего Суда, в каждом обрывке обнадёживающих размышлений о будущем. – говорил Сахаровский, доведя тон до шепота, но и на этом его монолог не был закончен. Лазаренко также слушал его с особым вниманием, тараща глаза на Александра Михайловича. Харизматичный он дядька.

– Его смена, скажем так, подходит к концу… Мысль о «конце», о последнем отдыхе от всех земных трудов, не тревожила его. Но когда он посмотрел на кошмар вокруг себя, он почувствовал паническое, вспыльчивое чувство тревоги. Его любимая Лига стала коррумпированной и жестокой, управляемой офицерскими кликами и кумовством, в то время как невинные трудились в искупительных бригадах. Как бы больно это ни было, он должен попытаться в последний раз. Он должен обратиться к своему греху, к своей незавершенной работе на этой проклятой самим Богом планете, прежде чем долгая ночь поглотит его. – закончил на такой волне Сахаровский.

– Снова ринемся напролом… – тихо произнёс Лазаренко.

– Что-что? – переспросил Александр Михайлович.

– Ничего… забудьте. – ответил Лазаренко.

Дальнейший путь до Ивановки мы провели в полной тишине. Видимо, настолько повлияла на нас речь Сахаровского. Лазаренко, вообще, заснул. Ну и правильно. Пару часов езды в душном автобусе, конечно, утомляет. Даже я немного устал, но мне не спалось, к сожалению. Капитан Архипов вообще спал с самого начала дороги. Довольно-таки быстро погрузился он в сон.

Приехали мы на нейтральную территорию к часам десяти. Водитель разбудил генерала Лазаренко и капитана Архипова, и мы двинулись в путь. Пройдя молча ещё несколько сотен метров, мы пришли на место назначения. Вот он, показался, тот самый поезд. С виду, он был в полном порядке, однако, если смотреть с боку, то была, скажем так, печальная картина разваленного механизма паровоза.