Омск, к сожалению, ничем не напоминал тот город, где я вырос. Обгоревшие дома, разбитые окна, покрытые пылью рабочие площади – только эта реальность окружала меня теперь. Люди спешили на работу, но это был не тот ритм, который когда-то придавал движению жизнь. Они двигались словно зомби, лишь бы сохранить видимость существования в этой пустоте. Каждый из них, казалось, нес в себе бремя, которое не успело раствориться в воздухе, а летело рядом, словно тень.

Лазаренко вдруг остановился у одного из разрушенных зданий. Это был старый дворец культуры, который когда-то встречал радостные голоса детей и юности. Теперь он был покрыт пеплом и рисунками, утверждающими о времени, которое сломано. Я заметил, как генерал прижал к себе рукоять дубинки, словно искал утешение в нём. «Не потерять бы себя среди этого хаоса», – подумал я. Мы продолжили движение, и наш путь пересекался с людьми, которые сидели на земле, прикрывая лица руками. Их глаза не видели света, они были закрыты пустотой. Я почувствовал, как в глотке застряла тоска – их отчаянные взгляды и невыносимая боль бились о моё сердце. Одинокие женщины с детьми в обнимку проходили мимо.

И вот, мы подошли к месту назначения. Здание Центра полиции, окутанное дымкой недавних событий, впитывало в себя атмосферу страха и отчуждения. Тусклый свет пробивался сквозь разбитые окна, и он словно выжигал остатки надежды на лице каждого, кто мимо проходил. Генерал, тяжело вздохнув, толкнул дверь. Она скрипнула, открывая путь в свой мрачный предел. Когда мы вошли, сухой воздух и резкий запах дезинфекции ударили в нос. Уголки глаз схватили образы оперативников, сидящих за столами с усталыми лицами, они читали газеты или смотрели в пустоту – пауза в рутинных делах символизировала опустошение. В каждом движении чувствовалось, что служба закона сама стала жертвой той жестокой реальности, с которой ей приходилось сталкиваться. Некоторые из них были в форме, их медали блестели под тусклым освещением, но отражение на металле не содержало былого блеска – только тень утраченной гордости.

Александр уверенно пробрался к стойке. В темном уголке сидел дежурный сержант, с усталым взглядом. «Мы здесь по приказу», – произнес генерал с хрипотой, что-то написав в своём блокноте. Вероятно, тоже вёл свой личный дневник, как и я, только сразу с места событий. Сержант неодобрительно покачал головой, и его взгляд задержался на Лазаренко. «Они вас ждут», – произнес он, вставая с места и показывая рукой на дверь, ведущую в здание. Мы последовали за ним через запутанный коридор, стены которого были украшены выцветшими фотографиями прошлых лет. На этих снимках стояли улыбающиеся солдаты с медалями на груди, выглядывающие из-за стеклянных рамок. Казалось, что они были из другой эпохи – эпохи, где спокойствие и порядок еще имели значение. Наконец, мы подошли к массивной двери, откуда доносились тихие голоса. Сержант постучал, но прежде чем дождаться ответа, открыл дверь. Внутри находились три человека. Один мужчина в форме капитана, имени которого я не знал, его утомлённое лицо выдавало напряжение. А остальных двух я знал, это были Язов и Сахаровский. В комнате царила атмосфера ожидания, и, усевшись за круглый стол, мы почувствовали, как остальное пространство будто сжалось вокруг нас. Сержант, сопровождавший нас, подравнявшись, отдал честь всем присутствующим и покинул помещение.

– Спасибо, что пришли. – сказал Язов, указывая на два стула перед собой.

– Нам нужно обсудить серьезное дело… прошу прощения за сию неизвестность, которую пришлось испытать вам, однако, это не тот разговор, который мы можем вести при других обстоятельствах. – продолжал он.