Таборицкий стоял у горящего дома, наблюдая, как пламя лижет фотографии на стене – чьи-то свадьбы, дети, похороны…

– Ну как, Сергей Владимирович? – Вагнер хлопнул его по плечу. – Не жалеете, что перешли на сторону настоящей России?

Таборицкий молча достал шприц с морфием и укололся прямо при Гутруме.

Вагнер рассмеялся:

– А вот вам бы в особый отдел… Но сегодня вы нужны живым. По машинам, господа, хватит!

Колонна двинулась дальше. В кузовах грузовиков царские офицеры сидели вперемешку с эсэсовцами, не глядя друг на друга. Только Владимир Кириллович Романов смотрел в тёмное окно, где в дыму горели последние дома Красного Яра.

– Это и есть мой трон? – тихо спросил он.

Вагнер, докуривая сигарету, ухмыльнулся:

– Нет, Ваше Императорское Величество. Это фундамент.

…

…

…

Гутрум Вагнер ехал в главной машине, куря трубку с дурманящим дымом. Его единственный глаз (второе веко навсегда срослось после осколочного ранения) следил за картой, где красным карандашом были помечены деревни, подлежащие "очищению" по пути к Вятке.

– Следующая – Заречье, – прошептал он, и водитель кивнул.

Грузовики и бронепоезд вновь ворвались в спящее село, давя плетни и пугая скот. Люди выбегали из домов – старики, женщины, дети. Они уже знали, что такое "Русский Марш".

– По спискам! – сказал Дроздов, вытаскивая из кармана уже потрёпанный блокнот.

Из сарая вытащили старуху с орденом "Матери-героини" на выцветшем платье.

– Родила пятерых коммунистов, – прочитал Дроздов. – Расстрелять.

Она не плакала. Только шептала:

– Господи, прости их…

Очередь из MP-40 разорвала её на части.

…

…

…

Последняя деревня перед Вяткой – Черноречье. Здесь не было сопротивления. Люди стояли на коленях, сложив руки на затылках. Даже дети молчали.

– Где староста? – спросил Вагнер.

Из толпы вышел хромой старик.

– Мы сдаёмся… Только не трогайте детей. – сказал он.

Вагнер улыбнулся:

– Хорошо.

Он дал отмашку рукой – и эсэсовцы начали строить людей у стены амбара. В этот момент из толпы выскочил мальчишка лет двенадцати. В руках он сжимал топор.

– Суки! – закричал он и взмахнул. Лезвие вонзилось в шею Александра Айфельда – одного из выживших офицеров монархической партии. Кровь фонтаном хлынула на снег. Александр рухнул на землю.

– Ах ты… – Вагнер даже не достал пистолет.

Десять стволов разрядились в мальчика одновременно. Его тело отбросило к стене, где оно и осталось лежать – маленькое, изрешечённое, с все ещё сжатым топором в руках. Из построенной толпы послышался женский визг матери мальчика. Однако, он замолчала, потому что, в неё тоже всадили несколько пуль.

Вагнер вытер сапог о мёртвого Айфельда.

– Всё равно был слабаком. Вятичи таких не любят. Что-ж, пойду «обрадую» Царя, что их осталось шестеро. – произнёс мысли вслух Гутрум Вагнер.

– Марш по машинам, господа! – крикнул Дроздов.

Вятка. Въезд в город. Вятское княжество. 28 марта 1960 года. 18:43 по местному времени.

Их встречали как героев. Толпа в лохмотьях кричала "Ура!", бросала под колёса цветы (откуда они взялись в марте – Бог весть). Над воротами висел огромный транспарант: "СЛАВА ЦАРЮ-ОСВОБОДИТЕЛЮ! СМЕРТЬ ЖИДОБОЛЬШЕВИКАМ!". Владимир Кириллович Романов, новый Царь, стоял в открытом броневике, неузнаваемый. На нём был новый мундир, сшитый за ночь – золотые аксельбанты, синяя лента через плечо. Но его глаза были пусты. Он видел трупы за каждым "ура".

В полуразрушенном храме, где когда-то большевики расстреливали священников, на него возложили корону. Не ту, что когда-то носили Романовы – новую. Чёрную. С рунами по ободу.

– Боже, Царя храни… – запел хор.

Но когда Владимир III поднял глаза, он увидел в толпе Таборицкого. Тот смеялся. Беззвучно. Как сумасшедший.