– Вы видите? – тихо произнёс Лазаренко, обращая на это внимание.

– Их будут убивать, а они продолжают отправляться в армию. Людей будут отправлять на фронт, словно они просто расходный материал. Это чудовищно… но Великий суд того стоит… скоро, Марк Моисеевич, скоро… – продолжал генерал.

Я согласился с ним, погружаясь в свои мысли о том, что по ту сторону надвигающейся войны стоят не только бойцы, но и целые семьи, которые остаются позади с пустыми мечтами… многим придётся пожертвовать во благо России. Лазаренко, словно поймав мой взгляд, продолжал:

– Мы живём в жестоком мире. Мы должны попытаться защитить то, что осталось, даже если это кажется бесполезным. Каждый из них – это чья-то душа, а не просто номер в списке. Однако, на такие меры приходится идти, ради Великого суда…

С трудом я перевел взгляд с этой трогательной картины на дороге на лицо генерала Язова, который уже дожидался нас на улице около «Центра», покуривая сигарету. Неизвестность и предвкушение соперничали друг с другом, пока жужжание окружающего размышляло о безжалостной реальности. Армия, война, потери, снова война – все это, казалось, искривляло ход времени, и я знал, что, решая одну загадку, мы рискуем запутаться в следующей.

Так, мчась к призрачным границам из прошлого, мы знали, что впереди нас ждёт новое расследование, обостренное присутствием человеческих страданий и жизненных разговоров, которые всегда будут сопровождать нас по тропе, приведя к неизменной истине.

Когда Дмитрий Язов открыл дверь в свой офис, его глаза сияли решимостью. Лазаренко, следуя за ним, чувствовал, как в воздухе витает напряжение и сказал мне об этом шёпотом. С крыши здания уже сверкали лучи солнца, но в комнате царил полумрак, отразивший загадочные вибрации произошедшего. Язов жестом указал на огромный стол с разбросанными фотографиями разбитого поезда, сделанные Сахаровским и Лазаренко, его производствами и деталями, которые мельчились перед ними, как свидетельства грядущей катастрофы.

– Смотрите. – сказал Язов, указывая на одну из фотографий, где четко виден герб на боку вагона. Царский орел, иисус, окрамленный свастикой – образы, которые вновь навеяли у меня тяжелые размышления о том, кто бы мог использовать подобное сочетание символов.

– Я как раз об этом думал. – заметил Лазаренко, наклоняясь ближе к фотографии.

– Этот герб явно не является характерным для Арийского братства… а кто это ещё тогда… – продолжал генерал.

В этот момент к нам вновь присоединился генерал Сахаровский. Будучи министром иностранных дел Чёрной Лиги, он прежде всего производил впечатление человека, которому известен каждый уголок нашего безумного мира. С его большим опытом и знанием политических маневров, он вносил ясность в географию «Новой» России.

– Мы можем ограничить круг подозреваемых. – начал он, смотря на надписи и изображения на столе.

– Учитывая символику, есть только два варианта. Первый – это поезд Арийского братства, чье руководство возглавляет Гутрум Вагнер, и да, они действительно весьма активны, постоянные рейды на все государства, они их называют «Русскими маршами», особенно после распада нашего государства, с их взглядами на расы и нацизм. Второй вариант – какая-то подпольная организация из республики Коми, о которой мы знаем только из слухов. – продолжал Сахаровский.

Сахаровский поднимал свои руки, обводя пальцем на гербе, который присутствовал на фотографиях.

– Но у Арийского братства нет такой символики… честно, никогда у них такого не видел. – добавил он, принимая важность каждого слова. Эта деталь зацепила его мысль, как картину из мозаики.