Та в ответ улыбнулась и машинально тоже слегка помахала ему рукой.

– А, ну ладно, – моментально успокоилась продавщица. – Пусть только не забудет! – для окончательной очистки своей совести добавила она.

– Да что вы! Она у меня памятливая! – заверил её Танкист и, безмятежно переступая ногами в высоких сапогах, растворился в шумящей улице.

Встретились, как и договаривались, за складом овощного магазина и перегрузили добычу из карманов пальто Танкиста в авоську. Серёгу переживания почти отпустили, хотя внутри ещё немного потрясывало. Зябко хлопнув себя по бокам, он звенящим от остаточного напряжения голосом сказал:

– Ну, Танкист, ты и артист!

Тот благосклонно принял комплимент и потребовал расчёта. Серёга в уме сложил суммы на бумажках и поделил на два. В итоге округлил Танкисту за храбрость и артистизм в большую сторону до четырёх рублей и сунул ему в подставленную ладонь четыре смятые бумажки. Три рубля с мелочью оставил себе. Танкист аккуратно сунул деньги в карман штанов и внимательно оглядел красный кирпичный забор овощного:

– Серый, помоги-ка мне, подкинь меня на забор!

– Ты куда опять собрался?! Мало тебе, что ли? – зло прошипел Серёга, однако, чувствуя себя Танкисту всё ещё должным, напрягся и подбросил лёгкое тело неугомонного товарища на самый верх забора.

– Сейчас увидишь, – хитро подмигнул тот и, заслонив собой на миг полуденное солнце, исчез в недрах внутреннего двора.

Вскоре оттуда донеслись шуршание и треск разрываемых картонных коробок. Спустя пять долгих минут довольный Танкист снова показался на верху забора.

Спрыгнув в протянутые Серёгой руки, он достал из карманов пальто два блока болгарских сигарет «Стюардесса» и счастливым голосом произнёс:

– Эти олухи из магазина почти всегда, как товар принимают, так один или два блока на дне коробки забывают. Пацаны сегодня в парке в «Девятку» на сигареты играют, так что я банкую! Ты пойдёшь, Серый?

– Не, я домой. Продукты отнести надо, потом в кино двину.

– Ну, смотри сам.

Танкист поправил съехавший «колобок» и, не прощаясь, потопал в сторону парка. Руки он при этом держал в карманах, плотно прижав их к туловищу, чтобы не светить прохожим торчащие наружу блоки сигарет.

Серёга ещё немного посидел на площади, подставляя горящее лицо налетевшему прохладному ветру. Шальные деньги жгли карман, сомнения продолжали вязко ворочаться внутри. Внезапно ему вспомнилось, что мать, наверное, уже начала беспокоиться. Он вскочил, купил в ларьке сливочный пломбир и, поедая его на ходу, быстро пошёл в сторону дома. Постепенно сладкий вкус тающих сливок без остатка растворил в себе сомнения и тоску. Уже заходя во двор, Серёга понял, что успокоился окончательно. Он крепко сжал в кармане заветную трёхрублёвую банкноту, мысленно разделил её на все удовольствия ближайших дней и на будущее твёрдо решил завязать с опасными делами.

В прошлые выходные к нам на дачу приезжал мой двадцатилетний сын со своими друзьями. Нормально пообщались. Искренне. Я остался очень впечатлён. Толком даже не пойму чем. Внутри меня поселилась странная смесь зависти и жалости к этим юным и вдохновенным парням.

Почти все они витают в облаках, не касаясь бренной земли подошвами своих белоснежных кроссовок. Помыслы их бесплотны, высоки и направлены на максимальную реализацию себя в жизни. Всё, как и завещали им коучи на просторах Интернета. К тому же взрослая жизнь ещё не промяла их нежное нутро своей костлявой рукой. Я, конечно, понимаю, что ворчу, но от этого мне их очень жаль. Именно по этой же причине я им очень завидую.

Летом 1990-го года мы – семнадцатилетние – отличались от моего сына и его друзей примерно так же, как отличается хмурый грузчик в порту от изнеженного пассажира круизного лайнера, путешествующего первым классом. Напоминая своим внешним видом что-то среднее между флибустьерами и беспризорниками, пацаны моего возраста тогда смотрели на мир тоже с восхищением, но уже немного прищурено и недоверчиво.