Её сердце бешено колотилось. Она осознала, что всё это время видела лишь оболочку, даже не пытаясь разглядеть суть.

Я… не знала, – прошептала она.

Она опустила голову, её пальцы сжали край стола, будто ища опору.

Он тяжело вздохнул.

Теперь знаешь.

Его голос звучал тихо, но в нём не было ни упрёка, ни злости. Только усталость. Как будто он годами носил этот груз в одиночестве и только сейчас позволил кому-то ещё его увидеть.

Он откинулся на спинку кресла, и в его голосе вновь зазвучали деловые нотки:

Мне нужны лучшие специалисты. Лучшие ресурсы. Я видел твои работы и уверен – мы идеально сработаемся. Мы создадим нечто грандиозное, мисс Картер то, что действительно изменит жизни. Ведь в конечном счёте, смысл не в том, сколько у тебя денег, а в том, как ты ими распорядишься.

Давай сохраним субординацию. Я в тебе не сомневаюсь.

Эмми сидела на краю кровати, пальцы впились в матрас в ушах стоял его голос – тот самый, каким он рассказывал ей за обедом о детстве, лишённом тепла. Каждое слово жгло сильнее спирта на открытой ране.

"Мне было восемь, когда я понял, что взрослые лгут…"

Он говорил о пансионе, где воспитатели били детей за слёзы. О мальчике по имени Люк, который однажды вечером разрезал вены. Надо быть очень сильным, чтобы не просто пройти через всё это, но и сохранить душу, – шептала она, вспоминая его глаза. Вот что ты скрываешь за своей болью..

Грудь сжало знакомым холодом. Она тоже знала, что такое отсутствие любви и тепла, нормального дома. Наверное, поэтому так цеплялась за Дэниела – за его редкие ласки, за обрывки тепла, которого ей так не хватало.

Эмми сжала кулаки. В груди клубилось что-то тяжёлое и знакомое. Она узнавала эту боль – ту самую, что грызла её после предательства Дэниела. Как они похожи в этом – оба научились прятать уязвимость за броней, оба знали цену обману. Только Адам выбрал путь силы, а она – путь бесконечного бегства.

Он доверил мне это… Почему?

Мысли неслись к Дэниелу. Её первой любви. Первому предательству.

Как она таяла, когда он читал Байрона под её окном, прижимая ладонь к груди. Как верила его шёпоту *"Ты не такая, как все"*, когда он снимал с неё одежду в дешёвом мотеле. Как разбилась, найдя в его телефоне одинаковые сообщения ещё трём девушкам.

"Ты всерьёз думала, что это что-то значит? – его смех резал уши даже спустя годы. Эмили, ну кто сейчас верит в любовь? Ты просто была… удобной."

Эми резко встала, босые ноги прилипли к холодному паркету.

Нет. Адам не такой. Он… – она точно видела что-то большее, что-то глубокое. Ей хотелось узнать его глубину, разглядеть то, что скрывалось на самом дне.

Но тут же закусила губу.

Все мужчины одинаковы. Просто у них разные маски. – она боялась признаться себе, что уже не может выкинуть его из головы. Что его присутствие заставляет её кожу покрываться мурашками, а дыхание сбиваться.

Она потянулась к планшету – работа всегда была её спасением, надо было отвлечься , надо просто выкинуть все эти мысли из головы. Но экран высветил последние правки Адама в проекте:

"Элемент 'одиночество' – #191970 (цвет ночного моря), как рисует Эмма (9 лет). Она говорит: 'Это как когда папа обещал прийти, но не пришёл'."

"Звук 'радость' – использовать смех Кристофера (7 лет) из 3-й палаты. Первый раз за год."

Пальцы Эми задрожали. Как этот циничный манипулятор, ещё вчера оценивавший каждую юбку голодным взглядом, мог так тонко чувствовать чужую боль вкладывать столько сил, времени и денег? Как тот, кто менял женщин как перчатки, запоминал не только имена этих детей, но и их раны, их первый после долгого молчания смех?