Сбоку подъезжает какой-то катер. С него меня спрашивают что-то, но я поглощён зрелищем того, что происходит на борту, а самое главное под бортом. Катер под бортом горит, видно, как потихоньку швартовные концы с нашего парусника начали гореть, занялась краска на борту. На палубу потихоньку выбегают курсанты. Но я не вижу, чтобы кто-то что-то организовал, какие-то действия по тушению пожара. На палубе суета, мельтешения, крики. Кто-то начал бить в колокол. У меня в голове проносится: «Б..дь, б..дь, б… дь!» – это вырывается само собой и вслух. Риски и опасности надо знать и идти на них сознательно, в этот-то момент я и осознал и риски и опасности, и сознательно, и подсознательно – выскакиваю на бон и бегом мчусь к кораблю.

На бонах, у горящего катера курсант, Дед, это кличка у него такая была, что-то пытается делать – оказывается у него огнетушитель. Но он не работает! Я хватаю его, пытаюсь сам пшикнуть – толку ноль! Он говорит, что один огнетушитель уже весь пшикнули в огонь. Эффекта не было! Я кричу на борт, где уже изрядное количество курсантов, чтобы они выкатывали шланги – и бегом туда, к ним. Шланги моментом выкатываются, втыкаются в гидранты. Хотя несколько из них изъяты под приёмку питьевой воды – с дебаркадера на судно тянется тугая, наполненная водой красная кишка. Её тоже отсоединяют, и мы начинаем лить воду на катер. То я, то курсанты из двух-трёх шлангов поливаем катер водой. Кричу курсанту рядом: «Под рубку, под рубку ему е… шь!»

Наверх всё выбегают люди. Вот мелькнул судовой плотник, Андрей, неспешный и такое впечатление, что неуверенный в себе товарищ. Он ещё не совсем сообразил, что происходит и что-то говорит курсантам. Я судорожно вцепился в шланг и поливаю катер. Кругом гомон и крики. Вот опять курсант льёт, Иван, ему – в паре метров от меня – удобнее это делать. Какое-то время эта борьба продолжается, я кричу, чтобы полили и на конец – носовой шпринг начал тоже гореть. Горит и краска, даже не верится, что краска на железном борту может так гореть – сворачивается в трубочку и отваливается. Камбузный иллюминатор открыт. Как там, внутри? Непонятно. Может там тоже уже горит что. Вода льётся и льётся. И вот мы видим, что затухающий катер потихоньку осел, приспустился вниз, ещё немного осел и медленно затонул! Остаточный огонь был поглощён водами Невы, катер пошёл на дно.

Ура! Мы победили! Облегчение скатывает долой тяжесть, висевшую на плечах всё это время.

На палубу всё ещё выскакивали курсанты. Вот показался вахтенный боцман. Он сам ещё не проснулся, не очень понимает что к чему, но пытается что-то сказать не то распорядительное, не то шутейное, заявить, скомандовать. Я спускаюсь в свою каюту. Дверь напротив открывается, оттуда выходят мои соседи, наши признанные морские волки. Ещё один боцман, Скинхед, по случаю заночевавший на судне, спрашивает, что происходит, на ходу обуваясь. Я ему говорю, что пожар у нас под бортом. Он слушать ничего не хочет, язвит с улыбкой, что никакой это не пожар. Препираться с ним у меня нет ни времени, ни желания, я разыскал моих гостей, объясняю ситуацию: «Вас здесь не было!» – провожаю их до выхода. С вахтенным курсантом договариваюсь, чтобы он сказал, что никого не было у меня в ту ночь. Наш хитрый капитан мог бы этот повод использовать в своих ловких целях, конечно же против меня.

Тут к нам поднимают под руки плачущую женщину, это она с катера. У неё ожоги. Вот я увидел Мишу, вахтенного, я ему говорю, что надо вызывать скорую помощь, у нас на борту женщина с ожогами. Мы начинаем нервно вспоминать номера телефона (их только-только переменили с традиционных 01-02-03 на какие-то «сотые», долго не можем вспомнить какие же сотые точно), по которым можно вызвать скорую. Звоним. На бонах стоят пожарные в защитных костюмах, спрашивают нас, где и что горит, я им кричу, что всё в порядке уже, мы сами утопили катер. По палубе выхаживает боцман Конрад Карлович с полуулыбкой, пытается распорядительные меры изобразить. Сейчас уже всё состоит только в собрании и построении курсантов. Что-то он пытается задорно-поучительное произнести.