Входим в Руан, Сена потихоньку втекает в бетонные одеяния берегов. Вахты на руле по реке обязательно проходят под проводкой лоцмана. Звучат команды: «Starbord twenty!», «Midships!» Репетовка команды, джойстик гоняет стрелку аксиометра соответственно, доклад по выполнении: «Starbord twenty now!», «Midships now!» Команды лоцмана-француза на английском понятны, мы оба «неносители языка», говорим на интернациональном акценте. По реке нам надо следовать строго в рамках судового хода, потому на руле стоим мы, матросы, курсантов отправляют на крылья мостика, «вести наблюдение».

Моя вахта подходит к концу, всё-таки не думал, что эта река окажется довольно длинной и немаленькой, день ушёл на то, чтобы пройти Сену. Сдаю вахту на руле: «Заданный курс 180, магнитный – 176, нулевое положение – 5 градусов левого борта. Руль сдал». Принимающий повторяет цифры, берет руль. Мой последний вопрос: «Разрешите идти?» Старпом выдерживает двухсекундную паузу строгости, едва заметным кивком и ещё менее заметным движением губ даёт «Добро». Капитан молчит отстранённо и хмуро. Лоцман на крыле мостика цепко отслеживает обстановку и громко и чётко отдаёт команды, судовой ход достаточно извилист, течение реки вносит поправки в управление судном, скорость которого под двигателем совсем не гоночная.

Я ухожу с мостика, на палубе курсанты готовятся к швартовке: «Швартовым командам по местам швартовки стоять!» – традиционный пролог захода в любой порт прозвучал устами старпома по «громкой» минут за пятнадцать до конца моей вахты. Мы смотрим на город, медленно, по мере движения нашего парусника, «вползающий» в пейзаж береговой линии, эта береговая линия здесь уже украшена другими гостями «Армады» – парусного фестиваля, который проходит в Руане каждые пять лет.

«Америго Веспуччи» привлекает внимание кадетов, красавец-корабль из той серии, которая была заложена в Италии в двадцатые годы. Эти парусники принципиально были построены с максимальным соблюдением технологий восемнадцатого столетия – дерево, растительные канаты, не говоря уже обо всех остальных элементах и характеристиках судна, обводы корпуса которого своей выпуклостью, белыми пушпортами, а также грациозными узорами, украшающими княвдигед, форштевень, корму, создают на фоне современного города красивый образ элегантного сеньора, остановившегося передохнуть от нелёгкого столетнего путешествия по оказии у причальной стенки неподалёку от изящной Нотр Дам де'Руан. Их было три в этой серии, однотипных. После поражения в войне Италия отдала по репарациям два из этих парусников, остался у неё один вот этот «Америго», который используется и по сегодня в качестве учебного парусника для «маринеро» – курсантов военно-морских учебных заведений. Дух корабля витает где-то среди них, передавая им крепость духа десятков поколений курсантов, освоивших на его палубе мореходные премудрости.

Содержать корабль в полном соответствии с технологиями XVIII столетия – удовольствие весьма и весьма дорогое, канаты, тросы из манилы, сезали, пеньки (но не из синтетики) в достаточном количестве, регулярно обновляемые во всём такелаже судна. Дерево (а не металл и пластик) в корпусе, паруса из натурального (а не искусственного) волокна, нагели, блоки соответствующего стандарта и множество прочих мелочей, которые в промышленном масштабе и количестве давным-давно не производятся – всё это судовое снабжение особого свойства, по нынешним временам раритетного характера, дело затратное, а значит и дорогое. Корабль – большой, потребности в таком снабжении у него немаленькие, очевидно, для бюджета Италии это было слишком уж большим удовольствием. Потому корабль перестроили, корпус теперь из металла, верёвки и паруса – из синтетики. Наверняка ещё много чего перестроили, корабль живёт, обновлённый, но в формах своих и внешнем виде сохранивший стать времён парусного флота «эпохи Просвещения».