Критика аморальна, по ночам скачет и развлекается, спит до четырёх, после чего перекусывает ворованными бутербродами и с тоской вспоминает своих деревенских родителей: оба они престарелые алкоголики с железным здоровьем.

Театр – мужчина, часто принимаемый за даму. Соответственно и привычки его в закатывании глаз, в частых поцелуйчиках, в сплетнях как бы располагают к лёгкой победе, а – нет, вдруг пожатье становится стальным, взгляд безжалостным, а приговор – окончательным.

Вишня – женщина двадцати восьми лет, вкусная до чрезвычайности.

Слива – шатенка, чуть горчит, при поцелуе тает во рту.

Арбуз – чиновник с Юга, полный дурак.

Тебе сразу не понравился этот защитник. Сколько ты встречал таких за двенадцать лет. И всегда старался уйти на другой край, к центру поля, даже замениться с полузащитой, только бы не видеть пустых, радостных глаз. Такая пустота появляется от тренерской установки: «Ты его не пустишь, понял? Ты его выключишь. Ты ему не дашь». И он не даёт. Он думает, что ему разрешено убить, но не дать. Он бьёт по ногам, а потом стоит над тобой, прижав руки к груди, и плачет от сострадания. Но глаза у него при этом го-ордые.

Ты всегда боялся таких вот игр, которые ничего не решают. В такой игре твоя душа, скажем так, вдруг покидает твоё тело и начинает следить за всем сверху, как бы в скрещении сотен прожекторов. «Сегодня обойдёшься без меня», – бросает свысока твоя душа твоему телу. Тело послушно совершает рывки, прыгает, бьёт по воротам, но существует разрозненность в движениях: чуть-чуть не дотягиваешься, немного рвёшь траву при ударе, не попадаешь, не успеваешь. И не дай Бог в такой игре встретить шалые глаза.

Он в первый раз в высшей лиге, этот защитник. Если же тебя не выключит, то и в последний. Его даже в весеннем списке команды нет, только в заявочном листе на этот матч. Кого-то он исключительно удачно выключал в первой лиге. Теперь его выпустили на тебя. Для него это единственный шанс в жизни.

А вот он, тот, кто выпустил. Он сидит среди запасных, среди тренеров, ссутулившись, за кромкой поля, за красной беговой дорожкой, под навесом. Глаза его цепко, неотрывно следят за тобой: «Только не пропустить сегодня, здесь! Только выстоять! А там ещё четыре очка на своём поле, и мы остаёмся! Уж зимой-то – клянусь! – я с них не слезу! Только бы не пропустить!» Ему плевать, что твои ноги бесценны. У него молоденькая жена и тридцать три процента алиментов.

Ох, как не нравится тебе этот защитник! Он не совсем робот, он из тех, кто любит, когда их боятся. Он старательно повторяет твои рывки, и сам не бережётся в подкате. Это совсем плохо. Если он не бережёт себя, тебя и подавно…

Раза два ты от него убежал, теперь он держит тебя за футболку, готовый рвануть её с мясом, если что. Он уже сердит. Уже нет почтительности в его хмурых глазах. Он и в парикмахерской побывал сегодня днём и теперь распространяет запах мужского одеколона «Шипр». Где-то сидят сейчас у телевизора его родители, простые люди. Отец нервно курит одну за другой, а мать, вздыхая, постоит в двери и снова идёт на кухню. Кто мог подумать, что из него выйдет толк? Его боялись во дворе, в школе учителя считали дни до окончания обязательного восьмилетнего. А он – вот он! Ему только закрепиться в составе, а там он пойдёт сам. Он разменяет хоть самого Рональдиньо.

Нет, тебе твои ноги дороже. Так ты говоришь тренеру в перерыве. И тренер согласно кивает в ответ и разрабатывает подключение защитника по краю. Тренеру тоже дороги твои ноги.

Поэтому во втором тайме ты всё чаще отходишь в глубину поля. И защитник ходит за тобой как привязанный. Он понимает, что запугал тебя, и в глазах его появляется дружелюбие. Он пробует шутить с тобой насчёт качества твоей футболки. Он с громадной радостью стал бы твоим другом, оруженосцем, лакеем. Но он понимает, что этого никогда не будет. И он счастлив, что ты боишься его. Это ему поможет в дальнейшем, с менее известными нападающими. Он уверен, что сегодня будет всё в порядке. Его похвалил тренер в раздевалке. Следующая игра дома…