Идя в туалет, заблудился во тьме и попал в капкан. Придя в дом с капканом на ноге Жена уехала в город. Дождь не прекращается. Сын спит. Вырезаю из чурки славянского идола, Перуна.

К сожалению, думаешь, что сам с усам. Сопишь, трёшь доску отцовской ножовкой. Колотишь кривые гвозди. Ставишь стенку без отвеса, на глазок. Копаешь землю тупой лопатой. Перед сном топаешь босыми ногами к выключателю. Ешь макароны и борщ, борщ и макароны. Бреешься в понедельник утром.

Одновременно изготавливаешь межконтинентальную ракету. Соображаешь, как лечить рак. Тепло думаешь о Гоголе. Полемизируешь с Кришнамурти. Открываешь новую хронологию для человечества.

Снова: тащишь с дачи рюкзак с картошкой, с тремя пересадками. Прыгаешь через канаву, оказываешься там. В тёмной парадной попадаешь рукой… ясно, куда. В прихожей туфли, тапки и сапоги горой и россыпью. Ванна жёлтая и оббитая. Обои в углу приколочены гвоздиками.

Одновременно посылаешь по электронной почте заявку на грант в Массачусетс. Листаешь с пренебрежением «Новый мир». Рисуешь эскизы крыла для истребителя пятого поколения. На досуге с удовольствием щёлкаешь задачки на взвешивание по теории кодирования.

Снова: прёшь из лесу на горбу трухлявый ствол ольхи. Под присмотром жены с ненавистью обираешь мелкую чернику. Слушаешь рассуждения пьяного соседа о бабах. Лезешь на шиферную крышу бани закрепить проводку и проваливаешься вовнутрь. Безобразно ругаешься матом.

Одновременно получаешь Нобелевскую премию по физике и попадаешь в Президентский совет, чтобы снова: две трёхлитровые банки с огурцами взлетели на воздух. Чёрный соседский пёс повадился на компостную кучу и ломает штакетник по периметру. Дети не звонят. Пародонтоз, давление, остеохондроз…

«Так она же просто решается, мать её так! Эта чёртова теорема Ферма!»

Финский дом на горке подсел, почернел, крыша из толи пошла клочьями, но фундамент на громадных валунах переживёт и этот век, и следующий.

Вечерами, когда Ванька почему-то не пьян, он гонит по горке Маньку в коровник, и они обязательно замрут на фоне алого неба, как моментальный снимок – чёрные силуэты человека и коровы.

Три года назад Ванька работал в ремонтной бригаде на железной дороге. От той работы у него остался оранжевый жилет.

Ванька пьёт, а корова кормится.

Она начинает кормиться в начале апреля, как северный олень. На солнечной стороне оттаивают прошлогодние пучки травы в алмазной короне – Манька тянется к ним широкими гуттаперчевыми губами и выедает.

Она свободно перемахивает ограды из колючей проволоки, рассчитанные на сторожевых псов.

Однажды она попала в яму, вырытую экскаватором, и её вытаскивали «Беларусью».

Потом Ванька умер.

И Манька покончила с собой, бросившись на трансформаторную будку.

Когда к литературе начинают относиться без шутливости, скрытого пренебрежения, досады, – она, как всякая женщина, вступает с вами в законные отношения и абсолютно охладевает.

Поэзия, вертихвостка, предпочитает юных блондинов, рыжих не любит, брюнетов долго и мучительно водит на поводке. Иногда присаживается на ручку кресла какого-то серьёзного человека и рассеянно, часто – смертельно, целует его в лоб.

Проза ворчлива, с утра гремит сковородками, стирает, бежит по магазинам. Иногда, один раз в неделю – конкретно в пятницу вечером, – примет контрастный душ, подовьётся, подмажется, и тогда с нею можно хоть куда: хоть в филармонию, хоть на край света.

Драматургия – это иностранка. Видно, что женщина красивая и сложная, но разобрать, чем она интересна, так же невозможно, как умом понять Россию.