– Любого, кто оставил хоть какой-то след, Конон Палыч, – устало парировал следователь, – а эти ребята пока никак не проявляли себя. Кроме вбросов в социальных сетях и регулярных – весьма профессиональных, надо сказать – попыток влезть на наш сервер.

Ещё вчера Конон порадовался бы такому разговору. Несмотря на то, что он уже был на заслуженной пенсии, охотничий азарт просыпался в нём каждый раз, когда он слышал о каких-то заковыристых делах бывших коллег. Но сегодня в нём ничего не шевельнулось. Он лишь устало вздохнул:

– И причём здесь смерть моей жены? Они взяли её на себя?

– Нет… Пока нет, но… Как бы вам сказать… – Белозерцев побарабанил пальцами по столу, и Конона передёрнуло от цоканья неостриженных ногтей по дереву, – я полагаю, что ваша жена была целью этой группировки. Её знания…

– Её знания не были секретными, – возразил Конон, – что за бред?

Ладони его взмокли, накатила тошнота. «Нужно поспать», – пришла неуместная мысль.

– У неё был доступ, – с нажимом сказал Белозерцев, – доступ к некоторым чувствительным материалам Центра…

– Да какой там доступ! – махнул рукой Конон, – это всего лишь наука, статейки… Или что?

– Тем не менее, – отрезал следователь, – у нас есть все основания полагать, что именно «Свободный ген» вмешался в функционал импланта вашей жены, что и повлекло…

Во рту вновь пересохло, в горле засвербело. Конон глухо откашлялся.

– Кто заходил к вам в гости? Были ли какие-то посетители вчера?

– Не было. Ты наверняка проверил!

– Ну да, – хмыкнул следователь и задумался. – Конон Палыч, нам нужно наведаться к вам домой, осмотреть место преступления…

– Уже «место преступления»? Это на каком основании?

– Ну, вы же понимаете… – вкрадчиво начал Белозерцев.

– О да, я понимаю! – Конон начал закипать, усталость и раздражение давали о себе знать, – только мне вы дома на хер не нужны!

– Мы же делаем общее дело, Конон Палыч! Хотим разобраться в том, что произошло…

– Ты можешь дать мне данные её «Хранителя»? Не отпиской через тридцать грёбаных дней, а сегодня?

– Нет, не имею права…

– Тогда я сам разберусь, с тем, что произошло! – рявкнул Конон, – а вы у себя разбирайтесь. Будут вопросы по существу – адрес знаете, а сейчас…

Он встал. Суставы отозвались ноющей болью, голова была как будто при температуре. С вызовом посмотрел на следователя, который так и сидел, вылупив голубые глаза:

– Могу идти?

Тот выдержал секундную паузу и, не отводя глаз, холодно ответил:

– Идите.

Сжав в руке папку с документами, а другой – держа маленькую металлическую урну, Конон вышел из кабинета.

Дом встретил его тишиной. Всё было так же, как и вчера: те же расклеенные по Лениному столу разноцветные стикеры, недопитый чай в её любимой кружке… Словно боясь разрушить этот опустевший, но ещё дышащий уютным вчера мир, Конон беззвучно затворил дверь и вздрогнул: датчики умного дома распознали хозяина и сказали Лениным голосом «Добро пожаловать домой!». Сердце ухнуло куда-то вниз, ноги вдруг подкосились, и Конон без сил опустился на корточки прямо в прихожей. «Как же так? Вот она, Лена…» – всё вокруг дышало её присутствием… но её больше нет. Точка. Конон схватился за голову и зажмурился. Глаза жгло, как от попавшего в них красного перца. В ушах вдруг заиграла их песня – «У каждого свой путь, и пусть! Мы можем не увидеться больше…». Звуки мелодии юности захватили Конона, обволакивая его сознание и унося мысли вдаль, туда, где всё ещё было впереди, в тот далёкий зимний вечер…

Ей было шестнадцать, ему – на год больше. В том далёком теперь 2032 году он, питерский шалопай, оказался один на концерте московской группы в окружении бушующей от восторга подростковой толпы. И в этой толпе увидел её – свою Лену. Хрупкую девочку со вздёрнутым носиком, большими глазами и розовыми волосами, стянутыми в пучок на макушке.