крылоплещут разноформатному непонятному,

чтобы постичь которое нужно помыслить об ином.

закрыв глаза – слушайте. стиснув челюсти – жуйте.

свищите. новое должно быть освистано, чтобы

не зазнавалось. в этом году зрителю предоставлена роль

убийцы.

была ли другая роль у маленького человека,

пришедшего в зал, обитый шёлком и бархатом,

в котором обиды на недоступное достигают пика

и растекаются кровоподтёками по страницам брошюр,

по которым не пляшут пальцы?

дамы, наденьте юбки. джинсовый моветон отошёл в сторону,

уступая место подвязкам, чулкам и нижним слоям,

где легко заблудиться, пока пробираешься к лону

и лаешь грубыми строками, сложёнными в стихи —

свои, чужие, свои, чужие, забыл о смысле,

барахтаешься. не на кого положиться. расчёт на понимание не сработал.

ракета разума стоит на космодроме, не вздрогнув,

отбрасывает, как яблони – листья, платформы с топливом,

пока поэт, прежде искавший рифмы, чтобы точнее

описать томящие локоны цвета осени и тонкие руки,

бросает поиски строк и лезет за сборником,

ставшим прикроватным, настольным, застольным, забытым,

поросшим плесенью и паутиной, и жадно вгрызается в строки,

в которых ни слова о том, в каком ритме двигаться пальцам,

нашедшим в складках и нижних юбках не пульт от телевизора,

не буклет, не книгу, но животворящее место,

где пальцам тесно, и когда заиграет музыка,

только там им теперь свобода и жажда – только там им теперь плясать.

нам нужно больше эстрогена и чулок,

желудков крепких и отчаянно железных.

мокрота, что схаркали в потолок,

на крышу в одиночестве полезла.

нам нужно воздуха, и жизни, и свобод,

цветной ковёр, что длинный путь устелет.

малиново-яичный небосвод

выскакивал из перевёрнутой постели.

нам нужно больше кантри и картин,

быков, боев и лошадиных скачек.

а значит, за ценой не постоим,

а значит, сами цену творчеству назначим.

нам нужно слово! нужен манифест!

манифестанты, в строй! да закалится сталь.

пора с насиженных, осточертевших мест…

сыграй нам что-нибудь. вот пиво. вот рояль.

сорви замки. в прах обрати зажим,

не дай на глотку наступить своим стихам.

мы, молодые, пьяные, свободные, лежим

под солнцем.

и всё на свете – нам.

не молюсь и не верую, но жизнь моя – вечный пост,

нарушаемый неуемным смехом влюблённых подростков.

такие истории рассказывают, встав в полный рост,

а мне не хватает роста.

в таких историях двое бегут в рассвет, что красивее

всего, что до этого видели, слышали, знали, пели.

примагничивает неземной, межгалактической силой,

гравитация вколачивает в постели.

так пришибает – ни сесть, ни встать, говорить взапой,

книги вслух, замолчать, опрокинуть свои стихи.

двое курят, и, может быть, это мы с тобой

стали

перекрестками всех стихий.

вот тебе сдача с сердца. ни в чем нам, боже, не откажи,

мы твои дети глупые. видишь: двое дрожат в ночи.

двое не ведают. ничего не ведают. а где-то – жизнь,