– Будь ты проклят! – сквозь зубы.

– Меня прокляли еще в утробе матери.

Он разодрал на моей груди тонкую материю, и я почувствовала, как в кожу словно впилась чудовищная раскаленная пасть с клыками. От боли потемнело в глазах, и я пошатнулась, чувствуя, как мое тело немеет, и слыша собственный стон. Кто-то все еще держал меня за волосы, пока мой хозяин надевал мне на шею ошейник и протягивал сквозь кольца впереди веревку. Дернул за нее, и я упала, застонав от боли и чувствуя, как слезы непроизвольно градом текут по щекам.

– Ты хуже вещи, потому что даже вещь не таскают за собой на веревке. Пошла!

Дернул снова, едва я попыталась встать, и я опять упала на колени. Спину и грудь жгло так, что мне хотелось выть, я кусала губы и с ненавистью смотрела на зверя, который назвался человеком. Этого не может происходить на самом деле. Мне все снится. Я скоро открою глаза и окажусь дома возле мамы.

Я посмотрела на других воинов – все они наслаждались моим унижением, смотрели свысока и с каким-то презрением. Словно я сама во всем виновата, словно я заслужила… и, нет, никого из них не волновало – больно ли мне. Для них это было в порядке вещей… у некоторых на лице явно читалось разочарование, они ожидали большего. Они жаждали расправы, хотели, чтоб он швырнул им меня, и они смогли бы сделать со мной все, что они хотят. Но мой хозяин не торопился этого делать, он подтянул меня к себе, заставив проползти на четвереньках.

– Не веревка и не клеймо делают человека вещью, – простонала и посмотрела ему в глаза, вставая с колен в полный рост, – я стану вещью, когда признаю себя ею.

– Признаешь… сама скажешь, простонешь, провоешь или проорешь. У тебя будет выбор, и это неслыханная роскошь в моем мире. Ты можешь выбрать прямо сейчас – идти следом за моей лошадью или сидеть в моем седле. Скажешь, что принадлежишь мне, и поедешь с комфортом. Будешь и дальше упрямиться – потащу следом на веревке.

Тяжело дыша, смотрела ему в глаза и впервые в жизни понимала, что могу убить, могу заколоть его ножом или выцарапать глаза. Я люто его ненавидела. Я желала ему самой чудовищной смерти. Когда-нибудь, если мне представится возможность. Вздернула подбородок.

– Ты сделала свой выбор. Я все же ошибся, ты – идиотка.

Аднан вскочил в седло и привязал веревку впереди себя тем самым узлом, который больше походил на клубок. Его пальцы двигались очень ловко и быстро.

Пока я бежала за конем со связанными руками, едва чувствуя уставшие ноги, молила бога о том, чтобы умереть. Молила его упасть в песок и быть затоптанной жеребцом ибн Кадира или тех, кто следовали за ним сзади. Потому что только сейчас я осознала – куда попала и что меня ждет в этом жутком месте. Пощады не будет. Больше не осталось надежды, я ведь действительно перестану быть человеком, и он меня сломает, как щепку, рано или поздно. Я бежала, пока могла бежать, пока были силы, пока перед глазами не появились черные мушки и не стали расползаться в пятна. Но перед тем, как я упала, чьи-то руки подхватили меня, и я упала на чью-то грудь всем корпусом. Не в силах пошевелиться, от облегчения покрываясь холодным потом и запрокидывая голову назад, шевеля пересохшими губами.

– Яаллла, упрямая сучка. Какая же ты… упрямая.

– Еще и бесценная. Мы расплатились своим временем за нее.

– Это время я потратил для себя.

– Это время мы могли потратить на дорогу и уже выйти из деревни по направлению к обозу с запада. Но он проскочит из-за нашей задержки.

– Значит, они заплатят дань дважды, когда поедут обратно.

– Не пойму, что ты в ней нашел.

– Я сам не пойму.