– Саня сказал, как всё было. Ты, мол, клиенту мозги промыл, сделку сбил, деньги просрал. Не твоё было дело.
– А нихуя, что Саня – наебщик? – спокойно, но в голосе металл. – Там пацан пришёл, нормальный. Ты б сам с него поимел, но не так. А он подарком делал, не для понтов. Саня как шакал кидался – а я не дал. Всё.
Андреич кивнул, с ухмылкой:
– Ну вот и иди теперь. Прямо. Нахуй. Со своим благородством. Пока тряпки не обоссали, я тебе даже дверь сам открою.
Валентин выдохнул. Отложил ключ в ящик.
– Да и пошли вы все нахуй. Наёбщики, крысы, блядь. Сам сдохните в своей солидоле.
Он не хлопнул дверью. Просто ушёл. В тишине. Слишком много лет прошло с тех времён, когда за справедливость хотелось лезть в драку.
На улице было светло, но как-то по-мертвому.
Он достал телефон, пролистал до вчерашнего номера. Нажал.
– Алё, это Валентин. Я… согласен.
– Хорошо. Завтра, утро. Адрес скину.
– Ага. Только без пафоса. Не надо больше этих ваших "Бугатти", у меня от них яйца прячутся в пятки.
– Учтём.
Он убрал телефон, постоял пару секунд. Потом почти машинально повернул к пивнушке.
Там, как всегда, полумрак, вечный запах перегара и чего-то жареного на масле, которое умерло в позапрошлом году. За угловым столом сидели Пашка и Димон, как два поста апокалипсиса. По кружке перед каждым, по лицу – как будто жизнь дала в табло и ещё осталась должна.
– О, князь в изгнании. – протянул Пашка.
– Ну чё, вышел с короной из СТО? – хрюкнул Димон.
Валентин сел, взял кружку, отпил.
– Да пошли они. Сраные наёбщики. Влез, когда клиент нормальный пришёл, не дал Саньку развести – и, блядь, виноват остался.
– Ну ты даёшь. Аж удивительно, что не посадили.
– Зато теперь, – сказал Валентин и хмыкнул, – у меня новая работа.
– Ну-ка.
– Директор фирмы.
– Ха! – Пашка чуть не подавился. – Ты?! Какой, нахуй, директор?
– Фирма липовая. Нужен левый человек. Подписывать бумажки, кататься раз в месяц.
– Ну и чё ты?
– А чё я? Я сказал, а хули мне терять? Я и так в долгах, как в шелках.
Пауза.
– Ну ты и долбоёб, Валёк. – выдохнул Пашка. – Ей-богу. Сначала в Бугатти правду резал, теперь – в директора фейковые. Тебе бы книжку писать.
– Та пишу. Прямо сейчас. – и сделал ещё глоток. – "Как въебаться в жизнь и не заметить."
Они заржали. Без злобы, по-доброму. А Валентин посмотрел в окно и впервые за долгое время не почувствовал отвращения. Ни к себе, ни к этому дню.
Они вывалились из пивнушки, как трое забытых вещей с балкона – с шапками, но без смысла.
Пашка курил двумя руками, Димон рассматривал витрину ларька, где реклама «Доширака» казалась философским трактатом. Валентин оглядел улицу, кивнул себе и сказал:
– Ща. Отлучусь. По делу государственного масштаба.
Пошёл к ближайшим кустам. Не торопясь. Остановился. Расстегнул ширинку. Плотно, уверенно, как человек, у которого хоть в чём-то есть контроль. Над головой мигала лампа, но он не обращал внимания – в этом городе всё мигало, будто старалось привлечь внимание, не зная зачем.
Сзади послышались шаги. Негромкие. Сухие. Дисциплинированные.
– Гражданин, вы серьёзно? – голос был уставший, но не злой. Скорее, с примесью того особого раздражения, которое возникает, когда тебя выдрали из машины из-за «мелочи».
Валентин не оборачивался.
– Ну а вы бы куда? В ларёк? Или на лавочку, где бабка завтра семечки кормит? Это, блядь, кусты. Они для этого и придуманы природой. Не?
– Документы.
– Да ёб вашу мать…
Он застегнул ширинку с достоинством, повернулся. Перед ним – двое. Один – младший сержант, свежий, как обёртка от мыла. Второй – постарше, с лицом, которое уже видело всё и предпочло бы забыть.