И где-то на самом краю сознания мелькнула тревожная мысль, едва различимая, но тут же исчезла – смытая новой волной музыки.

Музыка становилась всё настойчивее.

Её ритм становился глубже, сильнее, древнее. Оксана чувствовала, как каждая нота проникает в её тело, пробуждая нечто дремлющее, спрятанное в самой её сущности. Его руки, скользя по изгибам корсета, казались музыкантом, играющим на живом инструменте. Каждое прикосновение отзывалось новым звуком, новой вибрацией, проходившей через всё её естество.

И вдруг она заметила, что тонкая вышивка на корсете начала мерцать – сначала едва уловимо, потом всё ярче. Узоры, которые раньше казались просто декоративными, теперь пульсировали светом, складываясь в странные, древние символы. Их свет отражался в его глазах, превращая их в омуты с золотистыми всполохами, словно они скрывали что-то бесконечно глубокое.

– Позвольте музыке говорить через вас, – прошептал он. Его голос был похож на дыхание морозного ветра, прохладного и обжигающего одновременно.

Он развернул её к витражным окнам, прижавшись к её спине. Его грудь касалась её лопаток, а дыхание холодило шею, заставляя кожу покрываться мурашками. Его пальцы скользили по корсету, медленно и уверенно, будто активируя каждый из мерцающих символов.

Музыка звучала всё громче, погружая её в незримый вихрь. Музыканты теперь казались размытыми тенями. Их инструменты издавали звуки, которые не могли принадлежать этому миру. И всё же это была музыка, которая отзывалась внутри неё.

В отражении витражей Оксана увидела их фигуры. Его – тёмную, властную, словно сам дом подчёркивал его присутствие. Её – окружённую светом, исходящим от корсета. Свет мерцал, пульсировал, текуче сплетаясь с тенью вокруг неё.

Он запел.

Звук, глубокий и вибрирующий, исходил откуда-то из его груди. Его голос звучал на языке, которого она никогда не слышала, но каждое слово отзывалось где-то в её глубине, пробуждая воспоминания, которых у неё не могло быть.

Музыка и его голос переплетались, создавая невидимую сеть, которая с каждым мгновением всё сильнее затягивала её.

– Ваш дар пробуждается, – прошептал он, и его губы почти коснулись её шеи. – Чувствуете, как реальность становится текучей? Как границы между мирами истончаются?

Она чувствовала.

Стены словно дышали. Витражи светились, их узоры плавились и перетекали друг в друга, превращаясь в калейдоскоп образов. Каждый из них был знакомым и незнакомым одновременно, вызывая странное чувство, будто она должна помнить их.

Корсет сжимался всё сильнее, теперь он казался живым существом, дышащим в такт музыке. Он вибрировал, словно откликаясь на аккорды, становясь частью этой симфонии. Её дыхание стало коротким, каждый вдох давался с трудом, но это только усиливало охватившее её чувство исступления.

Его рука мягко скользнула вверх, касаясь её горла. Другая рука замерла над её сердцем. Прикосновения были ледяными, словно он держал в руках саму суть холода.

– Сейчас, – его голос стал тише, почти шёпотом, – момент пробуждения.

Его губы коснулись линии её шеи там, где кожа была особенно чувствительной. Но это был не поцелуй. Он произносил слова – древние, властные, врезающиеся в саму суть её существа. Её кожа будто загоралась от его слов, выжигая невидимые знаки.

Мир дрогнул.

Свет витражей изменился. Казалось, они переливаются, как вода, их лучи ложились на стены причудливыми узорами. Символы на корсете вспыхнули ярче, их линии сложились в единый, пульсирующий узор, который поднимался от её талии вверх, к шее.

Музыка достигла крещендо. Каждый звук, каждый аккорд теперь имел физическую форму. Они кружились вокруг них, создавая светящиеся спирали, медленно стягиваясь в центр комнаты.