Из раздумий Гостомысла вывел Никита, который подошел с охапкой травы и разложил ее на мешковине.

– На солнце не клади траву, отрок. А то все силы целебные выгорят, – посоветовал старец, присев подле Никиты, – я стану тебе пояснять, а ты запоминай да связывай в пучки травы.

– Рассказывай, отче. Давно о лечебной мураве поведать хотел.

– Ну, тогда запоминай, – отделяя первый стебелек, начал пестовать Никиту Гостомысл. – Вот это листья мяты, она волнения успокаивает, детишек от крика во сне отучает. А это лист земляники, он соль гонит, когда кости и суставы ноют.

Никита, отбирая листики в пучки и перевязывая нитью, слушал внимательно ведуна, запоминая названия и свойство трав.

– Девясил сия трава называется, – показывая лист, продолжал наставлять ученика старец, – он силу в походе и битве придает. Это крапива, она кровь чистит при ранениях гнойных и жаре сильном. А подорожник раны, язвы и почетуй лечит. Иссоп от одышки шибко подсобляет. Шалфей от зубной хвори помогает.

Никита перевязал пучками все принесенные травы и попросил:

– Расскажи, отче, какие еще ведаешь снадобья? Многому желаю научиться.

– А почто не поведать, слухай. Свекла заменяет кровопускание при потемнении в глазах и гуле в ушах, ковун кушают от болезни почек, морковь – для зрения, рябиной печень пользуют, редька кашель убирает.

Так и сидели они до заката. Старец все сказывал да сказывал про травы лечебные. А Никита слушал.

– Мне три жизни не хватит, чтоб запомнить все, что ты мне за один вечер поведал, – улыбнулся каменотес, укладываясь спать в кустах рядом с шалашом.

Гостомысл усмехнулся и произнес в бороду:

– А тебе и не нужно запоминать. Будет вскоре у тебя малец-помощник, и не нарадуешься ты ему. Но это позже, Никитушка, ждут тебя испытания во славу Руси моей, исковерканной сумасбродцами.

Ведун прикрыл глаза, отблески пламени костра освещали его чело.

И понеслись пред его очами, словно табун диких лошадей, прожитые годы.

Он, князь и старейшина Новгорода, проводит вече.

А вот – скорбит над павшими в битве сыновьями.

Он стар, и с гибелью сыновей заканчивается родовая нить по мужской линии, а с ней и право княжения.

Вновь в памяти вихрем проносятся годы.

Гостомысл зрит старого волхва, который, наставляя, вручает ему шар серебряный:

– Не уйти тебе, княже, в мир отцов и дедов, покуда не сыщешь замену себе.

– Есть у меня замена. Внук мой, Вадим Хоробрый.

– Не примут его волхвы и князья Новгородские на княжение, так как крещен он в веру греческую.

– А Рюрик, сын моей дочери Умилы?

– Будет его род править долго, но тебя, княже, в миру они не заменят. Потому как нарушит слово княжее один из них, и лишится сей род власти, а тебе вновь придется искать замену себе. И до той поры, покуда не наладишь ты власть пращуров наших, истинную и непорочную, быть тебе, Гостомысл, смотрителем земли Словенов и Русов. Будут меняться князья, появляться самозванцы и лжепророки, но все они, придя к власти, отойдут от истины, которая обязует любить народ свой, как дитя боготворимое.

– Так что же мне, отче Веденей, сто веков по свету скитаться?

– Будет надобно – и более по земле ради земли нашей побродишь. В шаре, врученном тебе, сила богов наших. Береги его, это шар жрецов солнца. Его принесли из второго похода в Дравению. Особо его храни от волхва по имени Гаджи, ибо скитается он по свету, и, зная, что внутри шара капельки смолы каменной, кои жизнь продлевают, вожделеет овладеть им. А вот кто убьет меня, может узнать только отрок, коего найти тобе надобно чрез Никиту каменотеса.

Гостомысл дремал у костра.

Под утро от реки нашел туман. Чистый воздух передавал все звуки с особенной четкостью. Вон на реке плеснулась рыбка. Где-то захлопала крыльями проснувшаяся птичка. Вдалеке треснула ветка. Донесся чуть слышный хруст раздавленного грибка-поганки.