– Акридинцы, младшие дети Богини, ваша Прародительница вернулась к вам!

Произнося эти слова, Сириус, одну руку вдохновенно воздев к небу, другую положил на плечо находящейся в предобморочном состоянии Маэ, дабы не позволить ей упасть на глазах у всех жителей столицы.

Девушка еле держалась на ногах, но не от одолевающего ее волнения. Стоило ей оказаться вне сферы космического корабля и совершить первый вдох, как Маэ тут же сделалось дурно. Слишком много кислорода в атмосфере. Если Праматери приходилось вступать в тяжелейшую борьбу с самой собой, чтобы не рухнуть со своего пьедестала без чувств, то удерживающему ее от этого падения послу акридинцев становилось все лучше и лучше. Он наконец-то мог избавиться от прибора в ноздрях и вдохнуть всей грудью воздух родной земли (на космическом корабле акридинцы поддерживали атмосферу, привычную для гостьи).

В голове Маэ все смешалось, однако она четко различала сотни голосов, звучавших в толпе:

– Праматерь! Праматерь вернулась! – раздавалось со всех сторон, перемежаясь со словами незнакомого для нее акридинского языка.

– Неужели? – думала девушка. – Неужели они все собрались здесь, чтобы наблюдать, как я буду гибнуть от их воздуха, отвратительной духоты и безветрия?

Толпа шумела, не утихая ни на долю секунды, постоянно повторяла одно и то же:

– Богиня! Явление Богини!

Но вдруг к этим привычным восклицаниям акридинцев, прибывших из различных уголков столицы на встречу со своим божеством, начали добавляться новые:

– Сириус – Первый ученик! – внезапно прозвучало где-то в огромной толпе, разраставшейся с каждой минутой все больше и больше.

Эта идея так понравилась собравшимся, что ее начала повторять вся толпа.

– Нет! – заорал кто-то еще. – Пусть он будет Избранником!

Эти слова вызвали такой гвалт одобрения, что от гама, воцарившегося над ликовавшим народом, у Маэ заложило уши, и ей стало совсем плохо.

Когда она пришла в себя, то обнаружила, что находится ни на площади на виду у гудящей толпы странных созданий, а в просторном помещении, уютном и тихом, с единственным узким и длинным во всю стену окном под самым потолком.

В комнате было сумрачно, лишь на идеально ровном потолке играли солнечные блики.

Приглядевшись, Маэ заметила, что все стены, пол и потолок покрыты мозаикой. Множество разнообразных картинок: одни изображали Праматерь и ее деяния, другие были посвящены сценкам из быта простых жителей туманности Олво, третьи – пейзажам местной природы.

Ложе девушки выглядело как каменная плита, поверх которой было положено около девяти мягких покрывал, одно из которых служило Праматери одеялом. Под головой покоилась маленькая прямоугольная подушечка. У изголовья стоял гладкий белоснежный стул с ножками причудливой формы.

Вообще же вся обстановка этого помещения с высоким потолком напоминала более некое святилище с заточенным в нем божеством, нежели жилую комнату.

Здесь было прохладно, и будто дул легкий ветерок, и девушка, наконец, могла передохнуть от жары. Она захотела выглянуть в окно, но, даже встав ногами на свою постель и приподнявшись на мысках, не сумела дотянуться до него. Тогда, оставив это бесплодное дело, Маэ обернулась к выходу из комнаты. По обе стороны его Богиня обнаружила двух незнакомых ей акридинцев. Они сидели на полу, склонив головы в молчаливой молитве и подобрав под себя ноги. Их глаза были закрыты. Ни один мускул не дрогнул на их лицах за то время, что девушка изучала своих безмолвных стражей. Праматерь прислушалась. Казалось, весь мир на десятки километров вокруг комнаты, где она находилась, погрузился по мановению чей-то руки в абсолютную тишину. Ни шороха, ни вздоха. Все словно замерло.