Те в саду пикник устроили, провоняв своими шашлыками всю улицу. Вот Боцман и не выдержал – попер на запах. И видел же: ворота кованые, запоры, как на военной базе, весь забор битым стеклом утыкан, острыми концами наружу. Да и Булька ихний, как ошалелый, по участку носится… Видел и попер. На лапы свои быстрые понадеялся да на деревья высокие. Вот тебе и экстрим… Чего-чего, а этого у нас – хоть ведром черпай.

Зёма под грузовик попал, прямо у зеленой чугунной колонки. У нас ведь лампочек, как не было, так и нет. По-прежнему, освещена лишь улица Ленина. Да и с дорогами напряг – сто верст до ближайшего асфальта.

Ты прав, Мартыша, жизнь нашенская бьет ключом, только гаечным и все по башке. Битву с колорадским жуком орловцы проиграли. Теперь даже картоха в дефиците. Свекла тоже вся зачахла. С кормами очень плохо. За скотом ухаживать некому.

Помнишь, как раньше коровушек на фермах холили? Раствором соды так бока надраивали, аж ногти с пальцев у доярок сходили. И веточки хвойные в коровнике для запаха развешивали. А сейчас буренок за навозом уже не видать. Пастух пьет, на пастбище выгоняет поздно. Отсюда и надои. Слезы, а не надои.

Тут сейчас не только крупный скот, а и гусей с утками мало кто держит. Ты не поверишь, но у нас даже лягушки исчезли. Раньше их в лужах было видимо-невидимо, а теперь после дождя ни одной не встретишь. Не дуры, видно, квакухи в смытых с полей удобрениях барахтаться.

В общем, село вымирает. Если видишь ухоженный дом, а рядом вспаханный огород – это дачники. Орловцам все – до синей трубы. Пьют горькую.

А цены у нас! Мама моя Мурка! При тебе еще терпимо было – пряники в «Сельпо» коробками покупали, рыбу мороженую – целыми пластинами, про консервы я вообще молчу. А сейчас… Даром, что на вывеске, вместо «Сельпо», «Шоп» написано. Если денег нет, кому в радость, что «Шоп» этот копчеными колбасами да заморскими йогуртами набит?

Летом, когда дачники из города приезжают, наши слегка зарабатывают. Долги раздают, закупают, что нужно, а к зиме – снова на бобах.

Молодежь давно в город перебралась. Тут же – ни работы, ни дискоклубов. Одно слово – «село без газа». Наши пытались депутата по этому вопросу напрячь – ответ один: «В захолустье трубы тянуть нерентабельно».

Так что, Мартыша, ничего в наших погребах уже давно нет. Весь харч деревенский в холодильниках умещается, а оттуда ничего не умыкнешь. Там каждый кусок под жестким контролем. Если что – убьют на месте, как в песне про попа и его собаку.

Живу я впроголодь. И, если бы консервами с витаминными добавками кормили меня, я б не только на Базиля, я б и на Хрюнделя откликался.

Питаюсь, в основном, мышами. Страдаю от этой гадости сильной изжогой. В прошлом году пожары грызунов с полей в Орловку пригнали. Так они в бабМанином погребе всю недоеденную жуком картошку дожрали и не подавились. Потом залезли в гараж Димона и объели изоляцию с электропроводки его моцика. «Иж» этот древний и слова доброго не стоил, однако ж на ходу был. Димон на нем по ночам на ток ездил зерно воровать.

Впал он, короче, в ярость и с криком: «Дармоед проклятый!» запустил в меня гаечным ключом. Как будто не знал, что за «спасибо» мышку ловят не дальше печки. Так я, братуха, левого глаза и лишился.

А тебя, значит, злят ошейники с лампочками и гонор хозяйского пуделя? Мне бы твои заботы, сидел бы я в Берлине этом и не рыпался.

Вон и Петрович твой так считает, кричит: «Оборррзел в коррягу, рррепатриант хррренов!» Он-таки прав. Ты сыт, иногда пьян и нос у тебя в табаке. Захвораешь – к Айболиту повезут. Помрешь – не у сортира зароют, а похоронят на кладбище, как белого, благородного, кота.