Крестьяне любили молодого шевалье. Простоватый и невзыскательный Бертран, без определенных целей в жизни, не драл с работяг три шкуры, практически не вмешивался в их жизнь, что позволяло им скапливать излишки и даже продавать их. Словом, крестьянам жилось хорошо. Кроме ленных были у Бертрана д'Атталя еще пятеро безземельных крестьян с семьями, которые жили в его башне или подсобных помещениях, выполняя работу слуг, свинарей, конюха, кухарок, а также виноградарей. Им тоже жилось неплохо. Молодой хозяин в еде был неприхотлив, к бардаку и грязи относился равнодушно.

При таком подходе у шевалье в хозяйстве и дома все быстро пошло бы прахом, если бы не кормилица Мадлен ле Блан и ее муж Жан ле Блан, служивший Роберту д'Атталю оруженосцем. Дети их все умерли во младенчестве, и они всю жизнь посвятили служению семье Атталей. На этих двух честных людях и держались финансы, да и вся жизнь в имении.

Бертран вошел в башню, хлопнув тяжелой дверью. Это явилось для Мадлен сигналом, что господин в растревоженных чувствах. Кормилица – дородная, но проворная женщина около шестидесяти лет, в белом чепце, безукоризненно белом переднике поверх серого платья, вышла навстречу.

– Что стряслось, Бертран? – спросила она.

– Ах, Мадлен! – только и ответил молодой шевалье, бросившись на лавку, мечтательно запрокинув голову и уставившись в балки под потолком первого этажа.

– Мальчик мой, Катрин де Фрей не для тебя! – усаживаясь рядом, ласково, но в то же время твердо сказала Мадлен. – Она баронесса!

– Откуда ты знаешь, кормилица?

– Да как тут не догадаться? Ты постоянно ездишь в Монтефлер, возвращаешься сам не свой, ничего вокруг не замечешь, ешь плохо, молчишь. Ясно же, что влюбился! Да и пока тебя сейчас не было, приходил человек из Монтефлера, спрашивал не здесь ли молодая госпожа, ее ищет мать.

– Эх, Катрин будут ругать! – воскликнул в отчаянии Бертран, подозревая, что наверняка девушка теперь не сможет встретиться с ним наедине, а может быть, его и не пустят больше в Монтефлер.

– Бертран, тебе бы надо взяться за ум! Ты видишь, наследство твое совсем небогато. Тебе бы больше с моим Жаном бою на мечах тренироваться. Может, на службу поступить к графу Тулузскому, если барон, твой сюзерен, тебя не замечает, или в Париж ехать, судьбу устраивать. Ведь здесь, забавляясь рассказами случайно забредших на ночлег монахов да торговцев, распивая вино с крестьянами, праздно шатаясь, ничего не добиться в жизни. А ведь тебе уже двадцать лет! В твоем возрасте на турнирах побеждают, в походы ходят, а ты хочешь, как твой отец?

– Опять ты за свое, кормилица! Устал я это слушать!

Он уже не раз так отмахивался от наставлений Мадлен, но теперь они уже не казались ему брюзжанием. В словах кормилицы все яснее виделась ему горькая правда, которую раньше он старался не замечать.

Бертран, раздавленный унынием, поднялся по винтовой лестнице в свою комнату. Если раньше он влетал в комнату и плюхался на кровать, то теперь он медленно толкнул дверь и вошел не спеша. Кровать со старым пыльным балдахином, грубо сбитая, помнила еще болезненные вздохи деда Бертрана. Две лавки, пара сундуков по углам, стол с кувшином и свечой – вот и вся обстановка. Серый камень стен, один факел, зажигаемый ночью. Старая шкура волка у подножия кровати.

Впервые он посмотрел на комнату взглядом хозяина, а не ребенка. Он не мог представить здесь Катрин. Бертран подошел к сундуку, открыл его: камизы, котты, штаны, плащ – все такое невзрачное, хоть и чистое, и аккуратно сложенное. Тут же кожаный кошель, из которого на ладонь выпали пять денье. Потертые – имя короля Людовика лишь угадывается, латинские буквы почти сливаются друг с другом, схематическое изображение замка все расплылось, и только крест – суровый, простой, непоколебимо смотрит с другой стороны монеты. Бертран подумал, что и его маленький замок вот так же, как и на монете, постепенно исчезает, расплывается среди крестьянских построек, а его собственный крест – судьба шевалье д'Атталя, незамысловата и незавидна. Впрочем, крест – это ведь не только тяжелые обстоятельства, но это, в первую очередь, христианская вера. Крестовый поход… О нем ведь говорил Генрих де Сов, дядя Катрин. Бертран усмехнулся – какой там поход, он не мог себя представить без своего дома-башни?! Да и доспехи и оружие у него старые, еще дедовские, сложены в соседней комнатушке, куда он давно не заглядывал.