Приговор отца Павла: грешницу раздеть донага, выпороть всей деревней, потом изгнать из общины. Привели оседланную лошадь, руки женщины связали верёвкой и привязали к седлу.

Собравшиеся встали в два ряда. Староста хлопнул лошадь ладонью по крупу. Животное пустилось медленным шагом между рядами мужчин и женщин, вооруженных кольями и плетьми. Григорий, присутствовавший при кровавой драме, пришел в ужас. Его друзья-соседи стали палачами, даже его отец! Бедную женщину избивали за то, что делали сами судьи и палачи. Кто без греха пусть первым ударит…

Жертва после первых ударов упала в обморок, лошадь потащила её из деревни, строй экзекуторов распался, все пошли по домам. Григорий пошел по следу лошади. Нашел её в поле.

Освободив, опустился рядом на колени, осмотрел ссадины и синяки. Кровь из ран удалось быстро унять. Под его прикосновениями боль исчезла. После добрались до убежища в лесу.

Спасенная, с трудом поверившая в чудесное избавление, хотела отблагодарить спасителя по-женски, но он уклонился. Григорий каждую ночь всю неделю приносил ей еду.

Оправившись, она тайком пробралась в свой дом, достала из подпола припрятанный на черный день золотой империал для новой жизни. Проводив женщину в сторону пристани, Григорий вернулся в село. Там играли свадьбу. Григорий впервые напился. Пьяные мужики и парни стали оглядываться вокруг в поисках женщин.

Кто-то подсказал, что видели вдову за деревней. Мужики кинулись к лошадям. Григорий тоже. Вдову догнали быстро. Она пришла в ужас, решила, что Григорий надоумил. Её взгляд, пронзивший его сердце укором, заставил его действовать.

Григорий загородил собой вдову. От неожиданности нападавшие опешили, не протестуя, повернули коней. Вдова молча пошла дальше. Григорий остался один, не мог сдвинуться с места. Потом побежал, не разбирая дороги. Внезапно остановился, упал на колени, разрыдался, горячо прося Бога о прощении за грех трусости, который едва не совершил. С этого момента он ощутил в себе присутствие неведомой силы, осознал внутри себя существования божества, согревающего и дарящего ощущения неземного счастья. Разум жаждал познать истину.

Однажды Григорий пахал и вдруг почувствовал, что свет, всегда в нем присутствующий, расширяется. Он упал на колени. Перед ним открылся образ Казанской Божией Матери. Время словно растворилось в вечности. Видение исчезло, Григория пронзила боль. Его колени, оказалось, упирались в острые камни, кровь из порезов текла прямо на землю. Духовное потрясение вывело его из порядка мира сего, хотя оно со временем угасало, но духовная заноза в сознании не давала забыть о вечном. Но и дух мира накатывал волна за волной.

В «Житие опытного странника» Григорий писал: «Когда я жил сперва, как говорится, в мире до 28 лет, то был с миром, то есть любил мир и то, что в мире, и был справедлив и искал утешение с мирской точки зрения. Много в обозах ходил, много ямщичал, и рыбу ловил, пашню пахал. Действительно это все хорошо для крестьянина!

Много скорбей было мне: где бы какая сделалась ошибка, будто как я, а я вовсе не причем. В артелях переносил разные насмешки. Пахал усердно и мало спал, а всё же таки в сердце помышлял, как бы чего найти, как люди спасаются».

Кабы знак какой свыше!.. Но Небо молчало. Жизнь для Григория превращалась в тягостное ожидание. Молитва иссякала, как чистый родник, вера растворялась в ночи души.

Зашел как-то в кабак, а так дым коромыслом. Веселится народ, как будто праздник над обыденностью справляет. Григорий бросился в пляс, да так, что остановиться не мог, как в буйство впал. Отбивал коленца до изнеможения, словно внутреннюю тоску хотел выбить. Эх, удаль русская молодецкая! Но хоть на время тоску о неизбывном приглушил. А там и пошло и поехало. Уже и ни одной деревенской гулянки не пропускал. Душа тянулась к музыке и пляске, словно хотела вырваться на волю. Его слабостью потом воспользуются недруги.